http://kirja1.boom.ru/valot1.htm
Юхани Конкка
Pietarin valot (Огни Петербурга)
главы из романа
перевод А.Пюккенен
“На южном склоне холма
Койвумяки, где стоял наш дом, росли три старых березы с шероховатой, сморщенной
от времени корой. Начиная, наверное, с 4х лет я любил забираться на них. Днем,
при свете солнца это было не так увлекательно как вечером. Днем я видел на краю
горизонта, куда всегда устремлялся мой взгляд, позолоченные купола-луковки
церквей. Вечером их место занимали ряды огней, выстраивавшиеся линиями, совсем
как свечи поставленные на доску. Это были огни города, огни Петербурга. Они
овладели моим воображением, пробуждая мечты и надежды. Все слышанные мною
сказки о королях и принцессах оживали, когда я глядел на них... “
* * *
Так начинается автобиографический
роман Юхани Конкка “Pietarin valot” (“Огни Петербурга”), одно из самых лиричных
произведений о былой Ингерманландии. Перед читателем встают лирические картины
дореволюционного Токсова в котором отец писателя, зажиточный крестьянин, в
течение многих лет избирался мировым судьей. Время надежд (период Временного
правительства) сменяет диктатура большевиков.
1919 год семья Юхани Конкка уходит
в Финляндию. 15-летний Юхани вступает в повстанческий полк, контролировавший
приграничную местность Кирьясало (неподалеку от нынешнего Орехова)
стр. 107 и далее
Летом 1919 у нас работала
семнадцатилетняя девушка по имени Анна из прихода Вуолы. И имя, и многие черты
характера напоминали мне мою школьную подругу Анну Нокелайнен. Светлые с руку
толщиной косы были такие же длинные, как у Анны. Я любовался ее голубыми
глазами, ее робкой улыбкой. Про себя я думал, что есть много девушек красивей
Анны, но у многих красивых девушек заносчивый и ехидный характер. Анна же
напротив была тихой и безропотной. Однажды вечером мы возвращались с
пиирилейкки в Киуру-мяки. Было часов двенадцать. Я шел по школьной привычке
рядом с ней, а не впереди, как было принято в Инкери. Этой ночью я решил узнать, как Анна относится
ко мне и задать вопрос, который должен был все прояснить. Вопрос же был таков:
«Анна, будешь ли ты скучать без меня если я уйду в Финляндию »
Уход в Финляндию был для меня той
весной вопросом, который волновал может даже сильнее любовных мечтаний. После
долгого, почти полугодового ожидания мы получили письмо от Микко. В письме он
обстоятельно, словно в беседе, рассказывал что провел зиму в народном училище
Каннельярви, а в конце мая прибыл в Эстонию и вступил в Ингерманландский добровольческий
батальон. Такой же батальон формировался неподалеку от нас в Финляндии в
приграничной деревне Раасули. Летом, по его словам, планировалось одновременное
наступление с Севера и Запада. Тогда оба батальона объединились и стали бы
ядром национальной армии. В конце письма Микко выражал надежду, что все
способные носить оружие, уйдут в Финляндию и вступят в Северо-Ингерманландский
батальон. Отец показал письмо мне, маме и сженг сразу после прочтения.
Я уйду в Финляндию и вступлю в этот
батальон,- сказал я отцу. Отец ответил : «Подожди, еще придется повоевать
».Мама добавила: «Тебя только и ждут там !»
С наступлением многих невзгод, среди которых были красноармейские
отряды, приходившие в деревни искать
зерно и картошку, в нашем краю как и во многих деревнях стали ждать помощи со
стороны Финляндии. Когда Венера этой
весной показалась на небе сразу после солнцестояния, простые люди восприняли ее
как ракету, которой из Финляндии сигнализируют о скором наступлении на
Петроград. Скорое финское наступление предвещали идругие знаки: две белки
(редчайшая в нашем краю живность), появившиеся на рябине за хутором, крот,
перебегавший дорогу, бесхвостый теленок, родившийся у Микко из Рантала. Отец смеялся над этими разговорами, но ни в
чем не мог бедить людей. Аня и я шли,
обмениваясь ничего не значащими фразами, а важный, давно приготовленный вопрос
вертелся в голове. Мы поднимались из глубокого оврага по склону Койвумяки.
Новый дом нашего хутора был этой осенью подведен под крышу, но недостроен из-за
недостатка строительных материалов. Мы уселись на кучу старых досок и открыл
было рот чтобы произнести свой вопрос. Но именно в этот момент со стороны
Койранкангаса
раздались два выстрела, за которыми последовала беспорядочная стрельба. Я
присел на землю за штабелем дров, Аня последовала моему примеру. После пулеметных очередей защелкали одиночные
выстрелы, по моим подсчетам около двадцати. Мы не могли видеть, что происходит
на Койранкангасе – его
скрывал от нас поросший березняком склон Ниверинмяки. У меня же на все было
готово объяснение – финны идут. Какой-нибудь разведывательный отряд, пришедший
со стороны Финляндии наткнулся на красных.
«Пошли,»-сказал я и взял девущку за руку. Анна торопливо обогнула забор. Если бы мама
увидела нас вместе, стала бы ругаться на обоих. Отец встретил менгя у двери в
ночной рубашке.
Я слышал стрельбу, - сказал он.
-
Финны идут, - ответил я .
-
Где они ?
-
В Койранкангасе .
-
Что им там делать?
Поднялись вместе на Ниверинмяки.
Уже светало. Пустошь была безмолвной как и раньше, но по военной дороге на
другом краю полигона в сторону Пукеронмяки ползли две грузовые машины с
большими кузовами. «Здесь что-то не так. Когда рассветет пойдем
посмотрим». «Возьми с собой уздечку
Руско»-сказал отец. «Зачем ?»«Если вдруг навстречу попадутся солдаты и будут
спрашивать, что мы здесь делаем, скажем, что ищем отбившихся от табуна
лошадей.»Мы взяли уздечку от конфискованной для Красной армии лошади и через
пять минут бодрой ходьбы были уже на полигоне, западный край которого был в
полукилометре от Койвумяки. Мне было трудно поспевать за отцом и я пытался
делать такие-же длинные шаги, как он. У меня в карманах лежали кинжал и
никелированный револьвер с барабаном, купленный на Сенном рынке за два мешка
картошки. Оружие тогда было по цене картошки. Быстрее всего было идти прямо по
дороге, проложенной военными, однако, поскольку мы искали потерянных лошадей,
приходилось петлять по кустарникам. Общий табун трех деревень пасли примерно
километром левее. Мы не встретили пастуха Теппо, не было слышно и его протяжных
криков. Мы осмотрели прикрытую ольховым лесом линию окопов для стрельбы,
которые я когда-то копал, но ничего необычного не обнаружили. Через знакомую
пустошь вышли к лугу Липитка, где до расширения полигона было коровье пастбище
и на котором косили сено каждое лето. Не было слышно ничего, кроме чириканья
птиц. После долгого наблюдения мой глаз, который был острее, чем у отца,заметил
раскопанную землю.
«Здесь земля перевернута»-сказал я
отцу. Осторожно подойдя ближе я увидел, что свежевскопанная земля присыпана
песком из расположенного неподалеку окопа. Мы пошли вдоль края. Слева из земли
торчала сжатая в кулак рука ! Слева – ступня ноги. Меня охватил ужас, но отец,
который был в Москве во время Ходынской катастрофы внешне сохранял спокойствие.
Отец принялся разглядывать поросшую толокнянкой песчанную почву и нашел гильзу
от внтовки. Я тоже стал искать и вскоре в обеих руках было по полдюжины гильз.
Все они были найдены на одной линии, примерно в десяти метрах от края
засыпанного рва. Отец бросил гильзы и мрачно произнес: «Теперь они принялись
расстреливать здесь.» Уже два месяца шли
разговоры о том, что ЧК расстреливает в лесу вблизи Ириновской железной дороги
за станцией Ковалево. Возвращались домой
тем же непрямым путем, что пришли. Рука отца время от времени сжималась в
кулак. Приближаясь к дому он произнес: «Мы живем в страшное время». А раньше он говорил «Мы живем в великое
историческое время». Ужас, казалось,
сковал весь наш край. Редкий человек спал спокойно в следующие ночи. Мужчины,
женщины, парни и даже некоторые девушки выходили ночью на вершины холмов, с
которых виден был Койранкангас ,
с ужасом вглядываясь в даль. Один или два раза в неделю приходили машины,
гремели выстрелы, раздавались крики и машины уползали назад в Питер. Старухи
говорили, что пришло время антихриста. Большевики и чекисты – силы ада и
каждый,кто поддерживает их попадет в ад, где будет лишь скрежет зубов. Сейчас у
большевиков власть и они гонят тех, кто верит в Отца, Сына и Духа Святого, но
еще придет время, когда гнев Божий падет на них, а те, кому пришлось лечь в
землю Койранкангаса ,
получат вечную благодать. Старуха
Кекеляйнен из Коросенкюля рассказывала, что своими глазами видела, как
разверзлось небо над Койранкангасом
и множество ангелов сошло с небес. «У них были золотые крылья и серебряные
мантии и ангелы уносили дущи жертв на небо к Господу». Другая старуха
рассказывала виденный ей сон, как Иисус Христос стоял на краю могилы и отпевал
мертвых. Потом Христос курил трубочный табак, ел лепешку ишел в сторону Рябова.
«И у него были на ногах сапоги, а на голове- фуражка. Хотите – верьте, хотите -
нет». Над этим сном деревенские смеялись
и говорили, что она сочинила его чтобы оправдать свои слабости. Сама она тайком
покуривала трубку и когда не было кофейных зерен жевала картофельные лепешки
чтобы отбить запах табака. Третья старушка, Марта из Киурумяки сочинила длинную
и скорбную песню-плач. Начали
рассказывать леденящие душу истории. Говорили, что тени казненных ходят ночью
по деревням, стучат в окна и молят, чтобы священник пришел и отпел их.Иначе их
души не успокоются. Катри Мякеляйнен из Киурумяки поговорила об этом с
пастором, но пастор был уже один раз арестован и не хотел попасть в историю. В
ночи людям слышались плачи, стоны и крики. Конечно, деревья и кусты шумели от
ветра, старая ветряная мельница на иверинмяки скрипела. Голоса ночи легко было
принять за стоны жертв. Однако у разговоров было основание. Однажды ночью через
час после расстрела послышался слабый крик. Когда на следующий день крестьяне
ехали по военной дороге в Питер они увидели полураздетый труп мужчины. Это был
труп одного из казненных, не умершего сразу и сумевшего проползти триста
метров.
Комментариев нет:
Отправить комментарий