понедельник, 24 октября 2011 г.

А.Я.РАЗУМОВ ч.2 Февраль 2008 г. Выступление в храме св.Анастасии, СПб

24.49
Создается у современного человека впечатление, что тут была… тут была какая-то часть законности в этом. Ну, смотрите, арестовали, смотрите – приговорили, расстреляли. На самом деле, чему мы посвящаем исследования и бьемся над этим каждым день. Ну почти ничего этого не было. Арестовали, это значит схватили. В одну ночь или в другую, как это записано, часто даты просто совершенно расходятся. Арест происходил тайно ночью, чтобы никто не видел. Хватали человека и его просто увозили в суд. Суда не было. Была тройка, существовала, которую назначили из Москвы. В нее входили начальник управления НКВД, второй секретарь обкома партии, чтобы первому секретарю не заниматься такими грязными, мелкими делами, прокурор области и всё, и секретарь тройки. На эту тройку просто представлялись бумаги. Вот сидели следователи, выбивали эти показания из людей. И, затем, на тройку предлагали уже готовые списки. А тройка решала, иногда перелистывая, иногда нет – этих расстрелять, этим иногда, в редких случаях 10 лет. Суд по рекомендации следователя. Вот и весь суд. Но заключенным-то говорили, ведь как от них добивались…теперь ведь известно по исследованию дополнительных документов. Как от них добивались признания?
26.19
Ну, прежде всего, предлагали, вот этот, по шаблону из Москвы присланный, образец, написанный заранее протокол допроса. «Я такой-то признаю, что состоял в контрреволюционной повстанческой организации, или там шпионской организации, или там, что мой друг – шпион, диверсант». Если человек отказывался всё это подписать, то ему угрожали родными. Конечно, представьте, как трудно было вынести. То есть, ну, ты отказываешься, значит, будем арестовывать твоих подряд, всю твою семью. Тут кто-то не выдерживал. Если выдерживал человек и это – начинались пытки. Пытки, самая простая из них просто стойка, она называлась, конвейер. Звучит тоже так, ну подумаешь, стоять. На деле это было ужасно. То есть вообще все, кто претерпел мучения вот в эти годы, они действительно, мы должны это понимать, они претерпели страшнейшие мучения, сопоставимые для верующих людей, с мучениями ранних лет христианства. Это точно совершенно.
27.40
Могу об этом доподлинно свидетельствовать, по документам, по воспоминаниям. Что значит стоять. Следователь сидит, следователей сменяют, кто-то из них пьет чай, или водку, звонит домой, поддевает какими-то фразами, стоящего в углу заключенного, но редко давая приседать. Дело в том, что через определенное время начинаются галлюцинации у человека, и он не выдерживает просто. И в этом состоянии он может и подписать всё что угодно, его можно усадить куда угодно, не отдавая себе отчета что-то будет... А этого, собственно говоря, следователю только и нужно, больше ничего.
Если бы мы с вами сейчас шли по дорожке Левашовского мемориального кладбища, то большая центральная дорожка, привела бы к повороту в конце дорожки налево. И вот на этом повороте установлены, в наше время, два памятника. Один отцу Фёдору (?), последнему настоятелю (?) подворья. Крестным отцом Кирилла Лаврова был. Установили этот памятник.
29.05
Постоял он постоял, а через какое-то недолгое время привезли на КАМАЗе большой, большой резной деревянный крест в память насельниц и монахинь (Горицкого?) Воскресенского монастыря. И вот когда стали думать, где его установить, ходили долго по кладбищу, я посоветовал им это место. Когда (?) так он здесь и стоял. Его осветили, там и установили. Я эту историю вспоминаю всегда, и когда вожу людей по Левашовскому кладбищу и когда даю им какие-то интервью. Да и все время. Потому что в Вологде в Управлении, в архиве Управления ФСБ нынешнего, я читал это дело. Дело Кирилло-Белозерского духовенства. А до того, знакомился с документами, которые хранятся в архиве ФСБ здесь, в Петербурге. Ну у нас что, протокол и трое… предписание на расстрел…малоговорящие документы. А основное из них – дело, которое было заведено в Ленинграде, хранится в Вологде.
30.27
Было расстреляно около 50 монахинь насельниц уже давно разоренного Горицкого монастыря. Они в это время просто расселились и жили кто в Кириллове, кто в Белозерске, кто по деревням. Также и настоятельница их мать Зосима, (?) Рыбакова тоже жила там. Страдала она водянкой, была очень почтенного возраста. Но пришел план, надо было выполнять план на аресты. И в Белозерске решили, ну что ж, это тогда часть Ленинградской области, ну что план за счет женщин, самое простое, ну вот этих вот монашек, которые тут живут. И их арестовали в две-три ночи, всех. Всех кого знали, всех кого могли. Затем собрали их соседей по домам. Соседям сказали, знаете, приближаются выборы, вот, а тут живет контрреволюционный совершенно дух монашества, вот ходят и мутят народ, потом будут против выборов говорить что-нибудь, против советской власти. Мы на время давайте их изолируем. Подпишите, что они такие плохие, контрреволюционные. Кто не соглашался подписывать такие показания своих соседей, те невзначай, дело ночью происходило, пистолет на стол клали перед ними. Намекали на то, что с родственниками будет нехорошо. А вы что заодно с ними? И так далее.
32.07
И большая часть этих свидетелей подписали, то, что следователь написал. (?) это не они писали, а то что следователь написал, они подписали. Так появились свидетельские показания. Ну и решающее, что нам известно, о том, как происходили и, собственно допросы по этому делу, всего было арестовано…надо было ровно 100 человек представить для списка на тройку. 100 человек. Ну и набрали. 50 священников, 50 монахинь насельниц Горицкого монастыря. Дело здесь в Ленинграде курировал капитан госбезопасности Карпов. Вот, который был тогда начальником секретного политического управления, который в прошлом когда-то окончил семинарию и которого Сталин во время войны назначил управляющим делами Русской Православной Церкви потом. Этот человек отличался в годы руководством оперативными делами Ленинградского управления, а потом Псковского управления, был известен чрезвычайно, тем что он мог табуреткой по голове бить заключенного, тем что по его указу применялись наилучшие, как он говорил способы пыток. Полотенце с нашатырным спиртом оборачивалось вокруг головы и затем следовали избиения, чтобы человек не терял сознание во время этих избиений и признавался.
33.28
Вот этот Карпов и курировал дело Белозерского духовенства. Причем захвачены были имена еще и по Ленинграду духовенства по этому делу. И вот понимаете, один из тех следователей потом, впоследствии, при расследовании, уже когда его привлекли к ответственности, он показал, что ну как мы… как проводились эти… А данных никаких не было, что это контрреволюционно-повстанческая организация духовенства, за что их расстреляли. Были данные, что вот живут монашки, живут священники. Вот, поэтому из них надо было выбивать, что это еще повстанцы, и контрреволюционные. Ну, предлагали и протокол допроса. Если кто отказывался подписывать, надевали мешок на голову, сбивали с ног, били ногами, до потери сознания. После этого подтаскивали к столу следователя, вкладывали ручку в руку и водили в качестве подписи под документом. Вот к вопросу о тех документах, которые мы имеем. И вот их, после приговора тройки в Ленинграде перевезли оттуда, видимо через Череповец, прямой дороги-то не было из Белозерска, долго везли, привезли и расстреляли в Лениграде. И только мать Зосиму не смогли привезти, ее даже и при аресте и в тюрьму не поместили, невозможно было это. Её расстреляли там в Белозерске.
35.02
Расстреляли. Это называется – расстреляли. По тем документам, которые мы имеем, вот предписание на расстрел, вот они расстреляны, всё исполнено, и как будто тоже по какой-то процедуре. По имеющимся у нас теперь расследованиям и документам получается, что все эти сотни тысяч людей, я думаю нам документально удастся доказать расстрел более миллиона человек в Советском Союзе, те, ко которым сохранились документы (?). Многие из них, конечно, не расстреляны. Они были убиты еще до этого самого расстрела, многие. Кроме того, использовались разные способы. Удушение вместо расстрела, если выстрелы были хорошо слышны. В Ленинграде били людей по голове большими деревянными дубинами при перемещении заключенных. Поэтому не всегда их надо было расстреливать, когда их привозили  (?). В Москве, вот в этом самом Бутовском полигоне, который мы исследовали, мы были поражены поначалу, тем, что на открытом простанстве, которое мы нашли до погребения, мы не обнаружили пулевых отверстий в останках.
36.41
Это было совсем неожиданно, совсем непонятно. А потом, когда всё сопоставили, оказалось, что людей из Москвы для расстрела, если у нас считается, что расстреливали в городе, то в Москве расстреливали наоборот, как будто на этом… это был стрелковый полигон НКВД, на месте. Так вот, людей туда доставляли в машинах, в которых выхлопные трубы были введены в фургон, и привозили туда уже, конечно, не то чтобы убитыми, но с ними можно было делать уже всё что угодно. Не надо было (?) на дне этой самой большой ямы. Вещи этих людей, которых замучивали, отбирались и продавались в пользу государства. Из самых тяжелых документов таких исследований (?) если брать документы, из самого тяжелого, это документы, которые я нашел, исследуя исследуя историю расстрела Соловецких заключенных, тоже по приказу из Ленинграда. Мы нашли, кстати, и 4 года назад и кладбище расстрелянных на (?) горе на Соловках, десятилетия его не могли найти. Но два сезона мы провели, два лета, в Соловках, и благодаря помощи отца Матфея, настоятеля Свято-Вознесенского Скита, который наблюдал это место, мы уезжали, а он наблюдал его весной и осенью, по (?), и в конце концов  мы нашли это место преступления.
38.24
Так вот. В несколько этапов из Соловков вывезли и расстреляли в разных местах. Один из них был расстрелян под Медвежьегорском. И участие принимали в расстреле Ленинградские чекисты, как руководители и как учителя местных расстрельщиков. Вот процедура эта вся чудовищная там видна полностью. Оказывается людей, когда их выводили из камер, уже давно приговоренных к смерти, они об этом не знали. То есть вообще, в нашей стране, вот в той стране, которая была вместо России, на тот период времени, всем приговоренным к расстрелу, не говорили о том, что они были приговорены. А из них никто не знал до последнего момента. Им то ведь в свое время следователь говорил: «Вы … мы с Вами проведем следствие, а потом Вы на суде расскажете то что нужно, это облегчит Вашу вину..». Они думали, что будет суд. Когда они находились в тюрьме, они думали, что будет суд. Им врали, им никто не говорил правду. И вот их приговаривают к расстрелу. И из страха, из страха перед этими измученными людьми, что они могут поднять бунт или восстание, буквально до конца, до исполнения, никто ничего не говорил.
39.58
Их выводили из камер и говорили, что они пойдут на профосмотр, или медосмотр. Вели в комнату, где полностью осматривали. После этого им связывали руки и ноги. Если кто-то сопротивлялся, возмущался, требовал прокурора, потому что их начинали раздевать, перед медосмотром полностью, они уже понимали, что какой же это этап, куда их отправляют, и какой же это медосмотр или профосмотр. Таких били по голове, иногда просто забивали. Мало того, что били по голове, били деревянными дубинами по коленям, по ключицам, в грудь тычком. И были специальные железные палки, одна из них была отточена с одного конца, на другой стороне был приварен молоток. Этой палкой протыкали людей и били этим самым молотком. И уже только после всего этого, их уже отвозили к исполнению.
То есть понимаете, вот это всё, я думаю наша страна, общество, государство, мы еще не в состоянии понять вот это, ощутить, да и не знали всё это до недавнего времени. Об этом еще и не писали, и только в последние годы были исследованы вот эти документы и проведены вот эти исследования экологические.
41.26
Много же было непонятно и неизвестно. А теперь вот, вот это всё мы знаем. И может, из какого-то тяжелого, во всей этой работе, я говорил, я занимаюсь этим, ну мне надо этим заниматься, кто-то должен это делать, кто-то должен это понимать. Может быть из самого тяжелого, о чем приходится всё время задумываться, понимаете, вот зная это всё мне теперь очень трудно представить, как могло бы быть иначе. Это уже всё свершилось. Это у нас уже всё произошло. Теперь нам остается всё это помнить, помнить этих замученных людей, они не зря пострадали. Многие из них были очень светлыми людьми, честными, верующими. И, в конце концов, память она осветляет. Она осветляет самое ужасное. Вот я договорю, всё-таки, из последнего, последнее из этого тяжелого. Понимаете, вот, процедуру расстрела (?) под Медвежьегорском Ленинградскими палачами,я это всё полностью исследовал. Вот в этом восьмом томе написал, долго усадить себя не мог этот текст написать, наверное месяца два-три. Потом, думаю, я не могу отступать, я обязан сказать людям, то, что я знаю.
43.02
Потом будет совсем непонятно. И я написал вот этот спорный путь Соловецких этапов. Описал всё это. И упомянул, не мог не упомянуть, об этих документах, описях, сохранившихся описях вещей, которые отобрали у заключенных. Заключенные имели право при себе иметь там несколько рублей, часы, кто-то любимые вещи с собой возил из лагеря в лагерь, гармошку, микроскоп, даже трубу подзорную. Вот это всё попало в описи изъятого финотделом НКВД, впоследствии на продажу или в счет государства. И там перечислено, вот всё это перечислено. Шинели мужские, шапки-ушанки, платья женские ситцевые, костюмчики детские, труба подзорная, микроскоп, гармонь и (?). И там и тут почти подряд монеты, крестики, образки, иконки и есть строчка – зубы и коронки желтого и белого металла.
44.24
Вот это то, почему надо хранить память, в частности о том же Левашовском мемориальном кладбище. У нас в городе о нем многие не знают. Я всегда соглашаюсь, когда меня зовут туда проводить экскурсии. Но если это кладбище…если это кладбище, в первый день, когда туда пустили людей, я хорошо это помню, нас туда впустили впервые. Впечатление от этого кладбища было, вот такое как от моих…вот от этих документов и от этих раскопок. Мы еще не знали этого всего документально, но тяжелейшее впечатление, вошедших туда внутрь, оно соответствует (?). Мы вошли в страшный, тяжело еловый лес, заросший тропинкой, заросшей травой, которая вела куда-то внутрь этого кладбища. Все уже знали, что здесь, именно всё и происходило. Люди туда двигались осторожно, гуськом, потихонечку, но первые же… первые, первые кто пришел туда, они пришли туда с крестиками, фотографиями, какими-то ленточками с надписями, записками, которые они стали писать на ходу. И они стали укреплять это на деревьях. И так сложилось это удивительное кладбище. Такого другого и нет больше.
45.55
Сейчас, когда я там бываю, для меня нет уже места (?), оно согрето этой человеческой памятью, там поставлены памятники, туда часто приходят, там летают и поют красивые замечательные птицы, сойки, белки там прыгают живые, это место нашей памяти. И это очень важно. Конечно, выше нас, все имена известны. И всё видно. И это не значит, что нам не надо трудиться над памятью. Она должна быть каждодневной какой-то. И вот эта часть памяти о которой я рассказываю, в нашей стране, со временем, надеюсь, станет частью каждодневной общей национальной памятью. Какая она должна быть в нормальном государстве. То есть не так, чтобы вот это у нас тут война, она такая священная и там вот боролись… А вот это у нас такие…

А.Я.РАЗУМОВ ч.1. Февраль 2008 г. Выступление в храме св.Анастасии, СПб




                                                       РАЗУМОВ  А.Я.    БСА.
                                                                  
                                                              0-01-00
           Я  благодарен за приглашение. Это мне очень-очень дорого. Получилось, почти как о. Александр говорил, что пригласили Левашова в День Новомучеников, праздник Новомучеников, а теперь его нет (неясно). Конечно, отказать это…никак было невозможно, я и согласился.
           Я вам расскажу то, что смогу, а, если у вас будут какие-то вопросы, я на них, конечно же, постараюсь ответить. Хотя, на большую часть вопросов, связанных с тем, чем я занимаюсь, ответов нет и по сие время.
           Чуть-чуть формально о себе. Так, как я обычно говорю, чтобы все хорошо представляли, каков я перед вами стою. Свидетель исследования ‘’Архипелага ГУЛАГ”. Я белорус, сюда приехал поступать в университет. В семьдесят втором году я поступил и окончил исторический факультет.
Историк и археолог по образованию. И пришел после университета работать в Публичную библиотеку, которая теперь Российская Национальная. Тридцать лет я там работал.
                                                              0-02-30
            Вот…. Последние двадцать лет я занимаюсь вот только тем, что пытаюсь…. Если громко говорить, попытка воссоздания национальной памяти, поскольку она у нас совершенно разорвана.
Если говорить проще, то собираются имена пострадавших в годы жестокого террора в нашей стране. Прежде всего, имена расстрелянных. Затем они собираются в книги. Восемь томов этой книги большой….. ( разрыв записи) и по приказам из Петрограда- Ленинграда. Работа это, конечно, большая, занимает все мое время. И, видимо, всю мою жизнь и займет. Это было понятно изначально, когда я брался за эту работу в девяносто первом году формально. Как редактор и составитель.
                                                               0-03-57
             Сегодня …видел я какой-то необычный совершенно сон. Я очень долго и долго шел к храму. И дорожка была какая-то лесная и узкая, и заросшая. И храм стоял на большой-большой поляне. Но она уже перестала быть поляной, она была тоже заросшая и… старыми, уже падающими деревьями, трухлявыми…  Но, все-таки, когда я добрался, дошел, пришел к этому храму, оказалось, что место вокруг него все-таки уже расчищено. Деревья эти вот сухостой и трухлявые убраны. Чистое место, и готовится служба в храме.
              И вот пришел к вам в этот светлый день и молился вместе с вами. И, может быть, это… этот сон не случаен, а вот он …образно представляет как бы каждый мой день. У меня ведь каждый день как путешествие. Я прихожу утром на свою службу в Публичную библиотеку, молюсь и начинаю работать. Погружаюсь в то время. Сейчас это тридцать седьмой, тридцать восьмой годы. И постепенно, из темени,  вот каждый день двигаешься, как в путешествии, и приходишь к более светлой памяти. Вот в этом смысл, наверное, весь этой работы.
                                                               0-05-35
              Хорошо. Я свидетель исследования ‘’Архипелага”, то есть тысячи документов, архивно-следственных дел прочитал. Документы с пятнами крови держал в руках. Я археолог. Это часть моего образования тоже пригодилась. Я участвовал в исследовании самого большого расстрельного могильника, кладбищем это назвать нельзя, под Москвой Бутовского полигона. Может быть,  это вы слышали. В позапрошлом году президент со Светлейшим посетили это место. А когда-то по благословению Святейшего Патриарха Алексия проводилось исследование Бутовского полигона.
И вот я на дне этой трехметровой траншеи, вскрытой нами,..(искажение звука). Мы довольно долго занимались исследованиями, и того, что мы увидели во время этих прямых археологических исследований, никто из археологов вообразить не мог до начала исследования. Не все смогли работать…. Это такая сложная часть.
                                                               0-06-55






Но, обычная часть работы – это общение со свидетелями не такими, как я. Я из другого поколения, я уже не застал таких жестокостей…убийств. Поэтому каждый день, каждый божий день я по телефону или принимаю к себе посетителей, или по интернету. У нас свой сайт “Возвращенные имена”. Очень много пишут на него. Мы не ожидали, что будет пользоваться таким спросом этот сайт.                Обращаются люди. И каждый день, представьте себе, до сегодняшнего, удается кому-то или впервые сказать о судьбе пропавших без вести и погибших. В мирное время, как правило. То есть, по войнам мы тоже помогаем, но в мирное время без всякой войны пропадали люди, и в некоторых семьях до сих пор ничего не знают. Либо мы сразу помогаем сведениями, либо помогаем обратиться в архив, где такие сведения находятся.
                  И, каждого, из тех, кто обращается, я упрашиваю – пожалуйста, если Вы сможете, попробуйте положить на бумагу. Положить на бумагу любые крупицы Вашей памяти, Ваших воспоминаний. Ведь без этого нам не стоять. Вот сегодняшней России без этой памяти, без памяти о тех, кто ушел.…  Миллионы людей, миллионы людей …нам просто очень тяжело.
                                                                    0-08-30
                  Никто за вас не сможет вспомнить. Я…. обычно говорят – я не могу писать, Вызнаете, я…
                  Неважно. Пишите, как можете. Напишите какие-нибудь простые слова. Пусть это останется. Никто  больше этого не сможет. И вот, книга ведь изначально задумывалась об этом.
Что б не только были архивные скупые справки. Понимаете, ведь что такое архив? Что такое архивно-следственные дела? Это лживые совершенно документы, в которых следователь представлял любого арестованного, должен был, обязан был представить по плану, исчадием ада. То есть, человек представал в совершенно искаженном виде.
                  А нам достались вот эти документы. Что из них можно почерпнуть? Да часто все, за исключением – родился, учился, жил на такой-то улице, работал там-то, арестован, приговорен, расстрелян или осужден – вот это еще соответствует каким-то фактам. Хотя, тоже сложно. Даты расстрела бывают неверные, даты ареста, их множество, они разные. Все путали, все для отчета перед Москвой. Ну, очень много было “туфты”, так называемой, в этом всем. Ведь государство жило…. как в плановом хозяйстве, вы  знаете. И в этом… и в этих учреждениях карательных тоже господствовал план. Все ради плана, все ради плана.
                                                                      0-10-00
 Так же, такая же отчетность. Так вот за пределами вот этих сухих строк все остальное ну просто совсем искажено. Там голоса-то редко когда увидишь, расслышишь, поймешь живого человека. Поэтому мы так просим. И люди откликаются.
                   Я вам приведу из пятого тома мартиролога слова Леонида Михайловича Финикова, который вспоминает (неясно). Уж давно это было, в пятом томе.
                  “Мой отец, Леонид Михайлович Фиников, двадцать пятого июня тысяча восемьсот девяносто восьмого года рождения, уроженец погоста Древен? Тихвинского уезда Новгородской губернии. По окончании Новгородской семинарии работал учителем в школе. Его отец, мой дед, Михаил Николаевич Фиников, был священником Древенской церкви. И отец принял сан священника. По постановлению коллегии при ОГПУ, восемнадцатого ноября тридцать первого года оба были осуждены к высылке на три года каждый. Дед в Казахстан, где он и умер. А отца выслали в северный край. В нашем доме сперва сделали клуб, дом то был большой. А потом клуб сделали в церкви. По возвращении отца из ссылки, церковь была им вместе с жителями близлежащих деревень отремонтирована и приведена в порядок. Великолепное убранство и очень много ценностей. Служба в церкви возобновилась.
                                                                        0-11-38







                    Вторично отца арестовали семнадцатого ноября тридцать седьмого года. Предлагали ему отказаться от сана, но он не согласился. Пятого декабря в Ленинграде его расстреляли.
                    Ценности, собираемые в церкви много-много лет, пропали. Куда? Всю большую семью Финиковых в сорок первом году выслали. Сейчас доказывают, что эвакуировали, а фактически всех подозрительных из деревни собрали – на лошадь, на станцию Неболчи и в Кировскую область. Недавно я побывал в родных местах, у нас там ничего-ничего не осталось. Ни дома, ни бревна, ни кола, ни двора. Все заброшено. Я походил, вымылся в ручейке, и ушел”.
                                                                                                           Серафим Леонидович Фиников.
                                                                                                           Г. Ломоносов. 
                 Вот, много ли слов надо было, чтоб отобразить, что случилось в России. Тридцать седьмой год. Часто спрашивают, почему тридцать седьмой год? Почему такой,……почему он так запечатлелся в памяти?
                                                                          0-13-00
 В общем, довольно просто. Дело в том, что двадцать лет прошло со времени Революции в тридцать седьмом году. В тридцать шестом году была принята страной Сталинская Конституция, согласно которой через год должны были состояться выборы в Верховный совет. Впервые в истории государства, не только советского, то есть, может быть, даже в мире объявлялись какие-то такие необыкновенные совершенно свободные выборы. Уж таких нигде никогда в жизни не было. Прямые тайные равные по всеобщему избирательному праву выборы через год. Ну, это декларация. Такого много говорилось, что у нас все самое лучшее, что все замечательное, что светлое, веселое….
                     В действительности то было куда сложнее. В действительности было так. Что по сводкам НКВД, конечно, руководство государства, партии, прежде всего правящей ВКПб во главе со Сталиным, понимало, что огромная часть народа, если не не принимает, то просто не понимает вот этого всего, что творится. Ну, люди же склонны все-таки верить чему-то.
                                                                            0-14-28
 Хотя так и получилось, что в нашей стране вдруг наросло огромное количество людей, которые вообще всему просто верят подряд, что услышат. Там в газете прочитают, по радио услышат, по телевидению. Или наоборот – ничему не верят. Все-таки естественное состояние человека – верить тому, что ему говорят. Ну, хотя бы, стараться поверить и стараться представить это в жизни.
                     И вот по газетам тридцать седьмого года заметно, что многие решили – ага, раз это всеобщие тайные и равные выборы, будем пытаться выдвигать своих кандидатов. Изберем достойных. Попытаемся выдвинуть тех, кого мы знаем. Почему обязательно такой какой-то отъевшийся чиновник будет занимать это место, коммунист? А мы выдвинем…. вот священника, к примеру. И таких случаев было много.
                     И вот, понимая все-таки для себя условную, конечно, опасность. Потому что, к тридцать седьмому году никакое сопротивление вооруженное было уже, скажем, невозможно абсолютно. Вооружение…. Противодействие власти, сколько-нибудь серьезное общественное,  тоже невозможно. Уже к тому времени-то были многие перебиты или в ссылки отправлены, кто-то уехал из страны…. Худо было с этим. Для тех, кто мог сопротивляться.
                                                                             0-16-03
              А для власти было, наоборот хорошо потому, что в каждом учреждении советском были свои осведомители, была огромная развитая карательная система, которая могла делать все, что угодно. Сводки о неблагонадежных поступали регулярно. Все на учете были те, кто когда-то лишался избирательных прав, был выслан, был осужден, если, тем более.






               И, как это не невероятно, чудовищно, конечно, нелепо, никак… со здравым смыслом никак не соотносится, но руководство Партии и государства Советского приняло решение – провести решающую карательную операцию в  тридцать седьмом году. И в течение одной этой карательной операции очистить страну от всех вот этих неблагонадежных элементов.
                Как раз вот к юбилеям Революции, органов ВЧК, ОГПУ, НКВД и выборам всеобщим. Чтобы к этому времени все неблагонадежные, за кем хоть какое-то вольное слово числилось, или вот эти вот прегрешения, о которых я упоминал, чтобы все они были осуждены либо по первой категории, то есть, расстреляны, либо оказались в тюрьме, в лагерях.
                                                                            0-17-28
                Из Москвы потребовали планы. С мест. Из краев, республик, областей. В течение пяти дней предоставить цифры вот таких вот неблагонадежных, которые состоят на учете. Цифры были поданы в Москву. И вскоре, в конце июля был принят оперативный приказ № 00447, в котором цифры с мест превратились в плановые задания. То есть, каждой области, республике, краю отводился свой план -  сколько человек расстрелять, сколько посадить в тюрьму. Приказ был отдан.
Утвержден политбюро ЦК ВКПБ и отдан на места.
                Пятого августа…. Даже эта дата из числа… ..запечатлелась вот у Солженицына в ‘’Архипелаге ГУЛаг”. У него там есть такое размышление о том, что старые лагерники говорят, что чуть ли не в одну ночь все началось в тридцать седьмом году. Так точно и было. Все эти предания, они, как правило,…они на чем? Это и есть правда. В одну ночь, 5 августа тридцать седьмого года по всей огромной стране СССР начались массовые аресты. Аресты, они были всегда. А тут начались такие облавные массовые аресты по этим всем спискам, планам, утвержденным и т.д.
                                                                             0-19-00
                И…. Долгие годы занимаясь исследованиями, мы думали – ну, вот эти ( неясно) дела тридцать седьмого года. Ну, почему они такие простенькие, маленькие, одинаковые абсолютно. Протоколы там написаны примерно одинаковые, вопросы задаются,  все шаблоны какие-то. И дело иногда вот, оно полсантиметра толщиной. И начальная дата, дата начала дела и окончания дела иногда укладываются в неделю. А оказалось все просто – к этому приказу НКВД, утвержденному Политбюро, прикладывались образцы. Образец архивно-следственного дела прикладывался к приказу. Там было все расписано, какой протокол нужен признательный, как это все провести, как оформить. Там же прикладывался образец телеграммы, по которой надо было…. По которому, по образцу, надо было рапортовать через каждые пять-десять дней в Москву о количестве арестованных, о количестве осужденных. И началось то, чего и при Советской власти раньше не бывало совсем. Вот такая …. Из преданий, которые вот ходят такие, вот, ленинградско-питерские….
                                                                            0-20-28
                 И одно из них гласит о том, что в подвале Большого дома работала большая мясорубка. И она людей перемалывала, и потоки крови, они спускались в Неву. Поэтому река была частью окрашена, и даже подгоняли катера и пароходы, чтобы разгонять эту воду.
                 Знаете…. Это вот можно…. Можно к этому отнестись  по-разному. Просто понятно, так вот, в такой форме этого всего не было. Но в этой…. В этом предании, в этой форме народ отобразил то, как он представлял, что твориться. И, в каком-то смысле, так оно и было. Потому что, если до тридцать седьмого года приговоренных к расстрелу, конечно без всякого суда, как правило, тайком закапывали на городских кладбищах в больших городах. Возили по ночам и где-то тайком закапывали, без могилы, без какого-то….. Разровняют,….на плане кладбища отметят и все. То в тридцать седьмом году, с началом этой самой операции, стало ясно, что, надо же где-то эти огромные….Каким образом организовать все это дело? И где всех этих людей….? Это же не четыре тысячи. Четыре тысячи человек по плану. Четыре тысячи человек за четыре месяца надо было расстрелять в Ленинградской области, в Ленинграде именно. Привести в Ленинград, которые не в Ленинграде, и где-то закопать. Это же огромное кладбище. Как это сделать?
                                                                            0-22-00
                    Поэтому, было придумано, что возле каждого крупного административного центра в Советском Союзе на расстоянии примерно 10-12-15 километров должно быть найдено укромное потайное место, желательно, с хорошей землей. Желательно, с…. Лес чтобы был где-то рядом, вот, сад, может быть, какой-то для прикрытия. Чтобы оно легко охранялось, просматривалось.
                   Что б никто не догадался, что здесь может происходить. И отвели такие места под специальные могильники. Они все очень похожи. На некоторых я из них бывал. А вот в Бутове, как я вам говорил, я принимал исследования, участия в исследованиях. И вот так и появилось Левашовское мемориальное кладбище, то, что мы знаем теперь под Петергофом. В таком виде, как оно существует, сохранилось их три: Левашово под Петербургом, Бутово и Коммунарка под Москвой. Практически в первозданном виде вплоть до восемьдесят девятого года, пока их не открыли, не признали для общественности. В разных городах поступали по-разному. Где-то расстреливали прямо в городе. Где-то расстреливали… было удобнее расстреливать в том месте, куда привозили людей. И представить себе путь вот священника Финикова к месту погребения  и сейчас мы до конца не можем.
                                                                          0-23-38
                    Понятно, что сначала он содержался, наверное, в Новгородской тюрьме. А потом, когда тройка его приговорила к расстрелу, довезли его до Ленинграда. В Ленинграде его, как теперь понятно, поместили его в тюрьму, не в Большой дом и не в Кресты. А для тех, кого привозили из области вот по этой операции, была отведена специальная тюрьма как отделение внутренней тюрьмы на Шпалерной. Это была тюрьма на Нижегородской, 39. То, что сейчас на улице Академика Лебедева. Если вы едете от Финляндского вокзала, отъезжаете на электричке, то по левую сторону вы видите красный крест. Это сейчас исправительное учреждение. Вот туда и привозили этих заключенных. Ну и дальше, понимаете, это по документам так выглядит. Вот, если ведь почитать не…. без комментариев вот эти справки о том, что приговорен, расстрелян, арестован…. Даже те справки, которые входят в мартиролог и подобные книги, которые издаются в России, 
                                                                          0-24-49
то создается у современного человека впечатление, что тут была…была какая-то часть законности в этом.