суббота, 2 сентября 2017 г.

А.Я.Разумов «В XX ВЕКЕ С НАМИ ПРОИЗОШЛО НЕЧТО УЖАСНОЕ»


Анатолий Яковлевич РАЗУМОВ (род.1954) - историк, руководитель Центра «Возвращённые имена» при Российской национальной библиотеке, составитель «Ленинградского мартиролога» и базы данных жертв Большого террора «Возвращённые имена», историк Левашовского мемориала жертв репрессий: Видео |
Статьи | Интервью | О Человеке | Фотогалерея.


«В XX ВЕКЕ С НАМИ ПРОИЗОШЛО НЕЧТО УЖАСНОЕ»

- Анатолий Яковлевич, как вам удалось установить точную дату расстрела Николая Гумилева, арестованного по делу Таганцева в 1921 году?
- В процессе многолетнего изучения документов по расстрелам с 1917-го по 1954 год я нашел предписание о расстреле осужденных по делу Таганцева и итоговую запись о приведении приговора в исполнение (Дело "Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева" - одно из первых дел в Советской России, когда массовому расстрелу подверглись представители научной и творческой интеллигенции. - прим. "Росбалта"). В предписании коменданту Петроградской ГубЧК (Губернская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. - прим. "Росбалта") Пучкову, которое вышло 24 августа, содержится приказ о расстреле 58 человек. Однако мы видим, что в списке 59 номеров. Владимир Таганцев, находившийся под первым номером, вычеркнут. Его расстреляли позднее. Штабс-капитана Генриха Рыльке (20-й номер) вернули обратно. Вероятно, его взяли из тюрьмы вместе с другими арестованными, но на тот момент он еще не был приговорен. Приговор ему вынесли позже. Николай Гумилев (номер 31) - расстрелян в общей группе.

- В какой день расстреляли 57 арестованных, включая Гумилева?
- Их расстреляли в ночь на 26 августа 1921 года, а Таганцева - 28 августа. Ранее точные сведения о дате их смерти были неизвестны. Предполагалось, что арестованных могли казнить в день вынесения приговора (24 августа) или на следующий день. Это предположение оказалось неверным. Как видно из итоговой записи о приведении приговора в исполнение, дата расстрела - 26 августа.

- Рыльке тоже приговорили к расстрелу?
- Да, 3 октября, а казнили 9 октября в 7:00. Ведь список, который мы видим, содержит не все имена расстрелянных по делу Таганцева. Была вторая партия, она насчитывала 44 человека. Некоторые из них шли по делу Таганцева, а другие были связаны непосредственно с Кронштадтским восстанием (вооруженное выступление гарнизона Кронштадта и экипажей некоторых кораблей Балтфлота против большевиков. - прим. "Росбалта"). Предполагается, что расстреливали осужденных в 7 часов утра. Это время повторяется в документах. Ночью, по одному из свидетельств, в 3:00 приговоренных обычно вывозили на грузовике с Гороховой улицы (в то время Комисссаровской), где была расположена ПетроЧК, и отправляли в сторону Ржевского полигона.

- Известно ли место их расстрела?
- Вероятно, это произошло недалеко от музея-усадьбы Приютино. В документах такого рода место расстрела практически никогда не указывалось.

- Возможно ли найти их могилы?
- Думаю, возможно, но широкий поиск вдоль Рябовского шоссе по окраине полигона пока не принес результатов. В районе порохового погреба полигона была найдена могила шести неизвестных, но кем они были и когда расстреляны - вопрос. Если же смотреть схему Павла Лукницкого, составленную со слов Ахматовой, то можно сделать вывод, что место располагается ближе к усадьбе Приютино. Надеюсь, что когда-нибудь мы их найдем.

- Сколько лет вы посвятили восстановлению даты расстрела осужденных по делу Таганцева?
- В 1994 году в газете "Вечерний Петербург" были опубликованы мои материалы по делу Таганцева с именами осужденных. В заметке "Гумилев о деле Гумилева" я рассказывал, как побывал в гостях у Льва Николаевича 12 января 1991 года. В то время я общался с сыновьями двух людей, обвинявшихся по этому делу: Львом Гумилевым и Кириллом Таганцевым. Получается, что занимаюсь исследованием этого вопроса почти 25 лет.

- Дело было полностью сфальсифицировано?
- Да, именно так. Несомненно, осужденные по данному делу были умными людьми и критически относились к жестокости власти. Они симпатизировали восставшим кронштадтцам и общались в кругу, где звучали вольнолюбивые идеи. Но то, что этих людей, многие из которых даже не знали друг друга, объединили в целую организацию, является абсолютно типичной манерой создания подобных фальсификаций. Во главе такой придуманной организации ставили звучную фамилию, например Таганцев. Он был сыном знаменитого противника смертной казни в России. Советской власти было важно, чтобы организация носила громкое имя. Настоящего следствия по делу не проводили. Судите сами: 3 августа Гумилева арестовали, 24-го -приговорили, 26-го - расстреляли. Какое великое следствие они успели провести за это время?

- Впоследствии дело стало образцовым?
- Да, образцовым. В середине 30-х его даже перепечатали на машинке и сшили дубликат. Следователи, спрашивая о знакомстве обвиняемого с теми или иными людьми, рисовали линии связи. Многие честно отвечали на вопросы, не предполагая, что их расстреляют. Тем не менее, люди говорили одно, а трактовались их слова совершенно по-другому. Некоторые обвиняемые даже не попадали на следствие. Например, бывший офицер царской армии Герман был убит при переходе границы, а ведь на его фигуре строилось множество обвинений в сторону организации. Такой подход был абсолютно типичным. Некоторые из организаторов Таганского дела позднее тоже были репрессированы. Именно так Советская власть поступила с чекистом Аграновым, который стал большим человеком в НКВД, но в 38-м году его расстреляли.

- Насколько жестокими были расстрелы?
- Жесточайшими. Они не стали такими ко времени Большого террора (период наиболее массовых репрессий и политических преследований в СССР 1937-1938 гг. - прим. "Росбалта"), а были жестокими изначально. Надо сказать, что эти процедуры нельзя охарактеризовать только как расстрелы. Людей и живыми закапывали, и в шахту сбрасывали, и дубинами добивали. Нет никакого сомнения, что во время Красного террора большевики именно так и поступали. В книге Теплякова "Процедура исполнения смертных приговоров" эти подробности описаны. В ее основе лежат сибирские материалы, но я подтверждаю написанное материалами собственного участия в исследовании ряда мест, где совершались расстрелы, в том числе и одного из крупнейших могильников - Бутовского полигона в Москве. Мы опубликовали отчет об исследовании, из которого становится ясным, что высшая мера наказания часто бывала расстрелом только на бумаге.

- Расскажите подробнее, что вам удалось выяснить в процессе исследования на Бутовском полигоне?
- Для того, чтобы закопать десятки тысяч людей, порой по несколько сотен за ночь, нужно было придумать технологию расстрела. В процессе исследования мы поняли, что на Бутовском полигоне использовался экскаватор карьерного типа, который рыл траншеи шириной и глубиной до 4 метров. При каждом расстреле в этих траншеях заполнялась ячейка. Людей сбрасывали в яму и растаскивали. В положении тел была видна упорядоченность. Среди останков виднелись округлые срезы кольев на расстоянии метра друг от друга. Скорее всего, их вбивали для поддержания этой конструкции из человеческих тел.

Людей складывали как поленницу до пяти слоев. Из 59 черепов только в четырех мы обнаружили пулевые отверстия. Зато на костях были видны вмятины от ударов тупыми предметами. В процессе раскопок я расчищал останки двух людей, пальцы которых были переплетены. Они лежали на дне ямы и, думаю, были живы, когда их закапывали. Дело в том, что в Москве приговоренных к казни возили в фургонах с введенными внутрь выхлопными трубами. Многих привозили в таком состоянии, что стрелять было необязательно.

- Случалось ли приговоренным к расстрелу избежать казни?
- Если имел место судебный приговор, то у человека была возможность подать кассационную жалобу. В таком случае осужденного могли помиловать или заменить приговор. Если же осужденный попадал во внесудебный расстрельный список, и напротив его фамилии стояла галочка, можно уверенно утверждать, что он был бы в любом случае убит. Очень редко при исполнении приговора человек оставался в живых по невнимательности исполнителя. Например, одному сибирскому осужденному удалось выбраться из ямы. Он отправился в Москву, полагая, что сможет рассказать правду об этих ужасных событиях. Мужчину, конечно же, расстреляли, так как людей, которые попадали в списки, не отпускали в жизнь. Если бы речь шла о настоящей казни, акт содержал бы подпись прокурора, а факт смерти фиксировал медицинский работник. В ряде областей поступали именно по такому старому принципу. Однако в большинстве случаев ничего подобного не было. Поэтому можно сказать, что мы имеем дело не с казнью, а расследованием массовых убийств.

- Во время репрессий в нашей стране было уничтожено большое количество ученых, представителей творческой интеллигенции. Вы проводите параллели между этим явлением и состоянием культуры в современной России?
- Репрессии не могли не повлиять на культуру и жизнь современного общества. Даже по так называемому заговору Таганцева мы видим, что дела фабриковали на вольнодумных, свободных, самостоятельных личностей, которые были на многое способны. Но надо отметить, что уничтожали не только ученых, преподавателей, врачей. Террор был тотальным. Поэтому и существуют разные книги памяти, посвященные геологам, дипломатам, судостроителям, железнодорожникам и так далее. Репрессировали всех и во многом лучших. Самое страшное - ни одного из этих людей нельзя заменить. В Ленинграде был расстрелян астрофизик Бронштейн, которого не только городу, стране никто не заменит. Но в Ленинграде все-таки были другие ученые. А что говорить о маленьких деревнях, из которых забирали, допустим, 17 мужчин и расстреливали? Это настоящая трагедия. И заключалась она не только в самих смертях, но и в тотальной лжи вокруг этой темы. Родственникам приговоренных к расстрелу говорили, что их близкие отправлены в лагеря. Сами обвиняемые тоже не знали о приговоре. Это издевательство над сущностью самой человеческой жизни. По официальным данным, во время Большого террора были расстреляны около 800 тысяч человек за полтора года. Представьте себе уровень парализованности населения - тогда и позднее. Не сказаться такие события могли только на бесчувственных людях.

- Часто ли вам приходится сталкиваться с людьми, которые не чувствуют или не понимают масштаба этой проблемы? Присутствует ли такое непонимание в научной среде?
- Масса людей думает, что сведения преувеличены. Некоторые считают, что всему виной доносы соседей. Другие полагают, что руководители государства о репрессиях ничего не знали. Эти и подобные им суждения распространены намного шире, чем вы думаете. Научная среда - не исключение. Умом и сердцем ученые ничем не отличаются от других людей. Не каждый способен понять глубину трагедии и пережить ее.

- Почему вы как историк посвятили свою жизнь исследованию темы репрессий? Что привело вас к этой работе?
- Будучи школьником, я жил в Германии, в ГДР. Отец служил там в группе советских войск. Школьников регулярно возили по местам фашистских концлагерей. Я видел эту часть ужасов XX века и стал задаваться вопросом, почему в нашей стране о многих погибших ничего не известно? Почему мы видим ложь в биографических справках? Все это нормальные вопросы, которые должны задавать себе люди. Я по своим убеждениям являюсь абсолютным противником насильственного прерывания жизни, а в нашей стране речь идет о миллионах репрессированных. И это не преувеличение. Каждого имени мы не знаем, а должны знать. Никого не забыть, всех назвать поименно и постараться найти могилы - вот наше дело.

- Анатолий Яковлевич, расскажите про серию книг памяти "Ленинградский мартиролог". Сколько имен содержит издание? Какую информацию о погибших можно найти в этих книгах?
- В 12 томах "Ленинградского мартиролога" содержится около 50 тыс. имен. В этих книгах представлены биографические справки обо всех, кто учтен как расстрелянный или подлежавший расстрелу. Огромные числа, учитывая, что речь идет только о Ленинградской области и периоде 37-38-х годов. Поначалу я и мои коллеги думали, что томов будет меньше, но ведь мы решили рассказать о каждом несчастном. Книга задумывалась как общая для всех, кто мог сказать доброе слово о расстрелянных в те годы. Родственники приносили воспоминания, фото, выступая свидетелями и авторами книги. Первые экземпляры нового тома всегда публично передаю семьям погибших. И тогда особенно видно, каких людей погубили…. Воспоминания у родственников разные, но некоторые слова идут рефреном.

- Что повторяется в этих воспоминаниях?
- Читая воспоминания, мы часто видим: "Он был непьющим, работящим, совестливым". И рефреном идут слова: "Папа наклонился, поцеловал и сказал слушаться маму. “Я вернусь. Это ошибка"". Разные вариации, но суть одна и та же. Некоторые из моих коллег считали, что не нужно сохранять "повторы", одинаковый текст. Но ведь эти слова не выдуманы. Все воспоминания воссоздают одну и ту же картину: человек уходит из семьи, возможно, навсегда, но должен сказать, что вернется. Скорее всего, он сам в это верит, потому что не сделал ничего такого, чтобы не вернуться. Некоторые родственники по сей день не признают документов о расстреле, особенно если в семье было предание, что после ареста и пропажи без вести человека где-то встречали, где-то видели. Мы имеем дело с эпосом об ужасе репрессий. В XX веке с нами произошло нечто ужасное. Это настоящая катастрофа. Должно быть какое-то количество людей, которые понимают глубину этой трагедии и расскажут о ней своим детям.

- Сколько томов вы планируете издать?
- Сейчас мы планируем 17 томов по годам репрессий, от 1917-го до 1954 года. Предположительно, серия книг будет включать около 70 тыс. имен. Наибольшее количество репрессированных пришлось на годы Большого террора. В другие годы расстреливали не так много, но чаще отправляли в лагеря. Информацию о погибших можно узнать и посредством нашего электронного ресурса - "Возвращенные имена. Книги памяти России" на сайте РНБ. Ресурс имеет высокую посещаемость: около 11% всех пользователей сайта библиотеки обращаются к этой электронной книге памяти. Как правило, родственники погибших сначала ищут информацию на сайте, потом пишут, звонят и приходят. Обычно люди хотят узнать, где и когда умерли их родители, бабушки, дедушки. В редких случаях нам даже удается воссоединить семьи.

- Не могли бы вы рассказать одну из таких историй?
- Я расскажу совершенно невероятную историю. Пришло как-то письмо с просьбой найти информацию о родственниках мужчины по имени Алдис. В 1950-х годах он, его мама и бабушка были высланы из Латвии в Амурскую область. Мама и бабушка умерли, а мальчика усыновила другая семья. Родственники Алдиса, которые остались в Латвии, искали его, но не могли найти. Тайна усыновления не позволяла сообщить, где он. Сам Алдис очень хотел найти след своего отца и родных. Многолетние поиски, обращение в передачу "Жди меня" не принесли результата. Это письмо мне прислала женщина, которая очень хотела помочь в поисках. Алдис — отчим мужа ее дочери. Он ничего не знал об этом письме. Я связался с корреспондентом в Риге, который мне помогает. Он взял справочник по Латвии и стал искать родственников Алдиса. Фамилия у него редкая, поэтому родственники нашлись быстро. Корреспондент позвонил им, и оказалось, что там полдеревни плачет от радости. Они все это время ждали, искали и не могли найти. Латвийские родственники дозвонились в Амурскую область первыми. Тетя Алдиса позвонила ему, когда он был на работе: "Алдис, дорогой, наконец-то мы тебя нашли". Алдис чуть не лишился дара речи.

- Какие чувства вы испытываете, когда удается помочь людям найти их близких?
- Вы даже не представляете, какое счастье я испытываю, когда вижу это. Радость приходит даже, когда помогаешь людям найти могилу родственника или какие-то данные о нем. За 25 лет работы я не перестал относиться к делам погибших как судьбам живых людей. Это не просто бумажки и биографические справки. Я ведь о людях читаю. Их жизни встают передо мной.

- Как вы считаете, почему людям нужно знать и помнить о своих корнях?
- Считаю, что мы топчемся на месте, потому что мало помним. Без национальной памяти нет нам движения вперед. Погибшие были одними из лучших, во многом они были героями. И совершенно уж точно, что они стали героями моей работы. В архивно-следственных делах их героизм скрыт и замазан. Советская власть хотела изобразить осужденного исчадием ада. Но когда соединяешь эти документы с воспоминаниями и свидетельствами, понимаешь, какими мужественными были эти люди, сколько мучений они выдержали в лагерях и перед казнью.

- Что является самым сложным в вашей работе?
- Общение с родственниками. Ты смотришь в глаза людям, которым впервые отвечаешь за все. Некоторые из них не верят или не хотят верить в правду. Среди них могут быть и убежденные сталинисты. Приходят и родственники тех, кто отвечал за репрессии. Они задаются вопросом, почему в семье человек был хорошим, а в социальной жизни занимался такими ужасными делами. Да точно ли это так? А нужно говорить правду всем. Нельзя обманывать после лжи, которая длилась десятилетиями. Я говорю все, что я знаю: от раскопок до следственных дел. И это очень непросто.

- 48% (ФОМ) россиян не исключают возможность политических репрессий как в СССР. Причисляете себя к этим 48% процентам?
- Ко мне часто приходят родственники репрессированных, а таких людей в нашей стране очень много, репрессии коснулись практически всех. Вижу, что люди до сих пор испытывают опасения, ведь на протяжении десятилетий осторожность была основным принципом жизни. Поэтому мы имеем ту статистику, о которой вы спрашиваете. Этот страх остался у людей в крови. После 1917 года население находилось под жесточайшим контролем государственных органов. Некоторых арестовывали несколько раз. Это происходило с одними и теми же людьми, одними и теми же семьями. И страх, и желание нагонять страх никуда не ушли - живут с нами физически и, соответственно, могут воплотиться в реальные ситуации. Как историк я знаю, что ничего не повторяется точно в том виде, в котором существовало ранее. Но нашу страну сейчас сильно кружит, она пока не обрела национальную память.

Беседовала Дарья Вараксина; Фото Ильи Смирнова.
Подробнее: www.rosbalt.ru/piter/2014/12/06/1345506.html.

О Человеке: Наталья Одинцова о Анатолии Разумове

Анатолий Яковлевич РАЗУМОВ (род.1954) - историк, руководитель Центра «Возвращённые имена» при Российской национальной библиотеке, составитель «Ленинградского мартиролога» и базы данных жертв Большого террора «Возвращённые имена», историк Левашовского мемориала жертв репрессий: Видео |
Статьи | Интервью | О Человеке | Фотогалерея.

ХРАНИТЕЛЬ ПАМЯТИ

"Ленинградский мартиролог 1937-1938" - Книга памяти жертв политических репрессий. Толстые тома в твердом темно-синем переплете. В них - бесконечные списки расстрелянных... "Иванов Иван Андреевич, 1912 г. р., уроженец и житель д. Козлово Старорусского р-на Лен. обл., русский, беспартийный, член колхоза "Красный набат". Арестован 16 декабря 1937 г. Особой тройкой УНКВД ЛО 25 декабря 1937 г. приговорен по ст. 58-10 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян 28 декабря 1937 г.". Можно только догадываться, что стоит за этими скупыми сведениями. Почему молодой деревенский парень попал в эту мясорубку, кто творил над ним скорый и неправый суд. Иванов Иван Егорович, Иван Иванович, Иван Федорович, Климентий Дмитриевич, Константин Иванович... Арестован, приговорен, расстрелян...

В конце каждого тома - воспоминания родных, фотографии, статьи о репрессиях, справочные сведения. "Ленинградский мартиролог" - уникальное издание, сочетающее "народность" и научность, - достижимый максимум сведений о каждом конкретном человеке и обширный справочный аппарат - указатели имен, географических названий, названий предприятий, статистические данные, документы тех лет и т. д. Это монументальное издание держится на одном человеке - Анатолии Яковлевиче Разумове.

Анатолию Яковлевичу - 50. Каждый день, включая субботу и воскресенье, он приезжает на работу в Публичку, которая сейчас называется Российской национальной библиотекой, заходит в крохотную комнатку с табличкой на двери: "Центр "Возвращенные имена"" и включает компьютер. Уже вышло 5 томов, но должно быть 12 - только о расстрелянных в Ленинграде в 1937-1938 годах. А есть еще не расстрелянные, а осужденные на лагеря. Есть и другие годы, ведь политический террор в советское время был и до и после ежовщины.

"Наиболее яркие впечатления не от документов, а от судеб, - говорит Анатолий Яковлевич. - Иногда судьбы самых простых людей долго живут в душе, не хотят уходить. Поражает то, что, казалось бы, уже не должно поражать".

Жил в Ленинграде человек с распространенной фамилией Васильев. Рабочий, разведенный, проживал в общежитии и воспитывал 13-летнюю дочь. Ему очень досаждали соседи. Они часто выпивали, и громкоговоритель у них всегда был включен на полную мощность. Васильев несколько раз заходил к ним и просил уменьшить громкость, а их это раздражало. Однажды Васильев увидел висевший на стене у соседей портрет Сталина и сказал: "Да это же Оська-конокрад из нашей станицы!" - "Ты что, одурел? Какой Оська? Не видишь, что ли, - это Иосиф Виссарионович Сталин!" - "Точно, наш Оська - Иосиф полностью, - сказал Васильев. - Его арестовали за конокрадство и выслали в Сибирь. Этот ведь тоже был в Сибири? Наверно, он и есть". Соседи не упустили случая и написали донос. Дело происходило до начала ежовской операции, поэтому Васильева не расстреляли, а дали 10 лет лагерей. Постановлением суда предписывалось отнять у него дочь и направить ее в детский дом.

"Когда читал дело, представил себе этого рабочего, - говорит Анатолий Яковлевич. - Понятно, что человек он был прямой и ироничный. И катастрофически понятно, что вряд ли он вернулся из лагерей, вряд ли увидел свою дочь и вряд ли она узнала о судьбе отца".

* * *

Среди ближайшей родни Разумова репрессированных нет. Отец - военный, мать - учительница русского и литературы, заслуженный учитель Белоруссии.

Старшеклассником Анатолий приехал на экскурсию из Гродно в Ленинград и решил, что учиться будет только здесь. Поступил на истфак университета, выбрал специализацию "История советского общества". Несоответствие между официальной ложью и правдой жизни тревожило и раздражало, он спорил со старшими, часто ввязывался в политические дискуссии. Научные руководители его не одобряли. После первой курсовой о двоевластии 1917 года Разумов был обвинен в "ревизионизме, двурушничестве", и непонимании истории. Пришлось сменить специализацию. "Переходи к нам. У нас свои источники, без "ревизионизма и двурушничества"", - сказал ему товарищ с кафедры археологии, после того как Анатолий побывал на практике в археологической экспедиции. Разумов последовал совету и занялся раскопками курганов, а тема его дипломной работы и вовсе относилась к каменному веку. Но, углубившись в древность, он не переставал интересоваться историей недавней. Читая исторические книги, энциклопедии, справочники, он видел, что сведения о многих известных людях обрываются подозрительно короткой записью: "умер в 1937 году", а кто-то и даты кончины вовсе лишен. Разумов стал выписывать на карточки сведения о таких людях. Картотека постепенно расширялась.

Анатолий окончил университет, поступил работать в Публичку - сначала простым библиотекарем, потом библиографом. Закончив выдавать книги или консультировать читателей, он занимался своим тайным, заветным делом - пополнял и расширял свою картотеку. Работал в одиночку, пользовался только печатными источниками, - других тогда не было.

* * *

А потом началась перестройка. В газетах появились публикации о сталинских репрессиях. "Мне казалось, что открылась щель в наглухо закрытом, душном помещении, и нужно сделать все, чтобы не дать ей захлопнуться, чтобы она становилась все шире и шире. Хотелось скорее запечатлеть в книге то, что выплеснулось на страницы газет. Вместе с коллегами я готовил библиографию исторической публицистики для лениздатовских дайджестов прессы "Страницы истории" и "История без белых пятен"".

В 1989-1990 годах местные органы власти стали публиковать в прессе списки реабилитированных. В Москве и Ленинграде - списки расстрелянных. Для Разумова это стало важнейшим событием.

"Впервые эти имена произносились публично, - говорит он. - Я убежденный противник смертной казни, и для меня было принципиально и ужасно, что как будто на законных основаниях было казнено столько людей. Мысль о книге памяти лежала на поверхности. В разных уголках страны нашлись энтузиасты, которые стали заниматься такими изданиями. Я был один из них. Постепенно работа над книгой заменила для меня остальные виды деятельности".

Разумов понимал, что списки расстрелянных, публикуемые питерской "Вечеркой", неполны, сведения о погибших слишком скупы. Нужен был доступ к следственным делам. Как раз в то время Анатолий Яковлевич познакомился с работниками архива госбезопасности. В 1990 году Разумов опубликовал в газете "Смена" материал об известном разведчике Дмитрии Быстролетове, проведшем в сталинских лагерях почти 20 лет. Рукописи Быстролетова находились в спецхране Публички. В газетной публикации Анатолий Яковлевич обратился к сотрудникам службы безопасности с просьбой ускорить публикацию имен жертв репрессий. Весной 1991 года Разумова пригласили на совещание, в котором участвовали и представители обществ репрессированных и архивисты службы безопасности. К тому времени Разумов уже хорошо представлял себе, какой должна быть Книга памяти.

"Я как будто видел ее перед глазами, - говорит Анатолий Яковлевич. - В моем представлении, это должна быть народная, даже простонародная книга, в которой собрано как можно больше сведений о каждом человеке. Одновременно это должно быть научное издание с обширным справочным аппаратом. Книга должна быть и народной, и научной, и справочной, и многоголосной".

На совещании Разумову, неожиданно для него самого, предложили возглавить этот проект, стать редактором Книги памяти. Анатолий Яковлевич решился не сразу. Советовался с коллегами в Публичке, с домашними. Ему сказали: "Берись. Если не возьмешься, книга будет не такой, как ты хочешь, или ее не будет совсем". И он взялся.

* * *

Одна долгая история первого тома стоит всех последующих томов.

Трудным было все. Работать приходилось вручную, без компьютера, в свободное время. От основной работы библиографа - обслуживания читателей, составления каталогов и т. д. - Разумова никто не освобождал. Нужно было еще выкраивать время для посещения архива УФСБ - Анатолий Яковлевич получил допуск к следственным делам.

"В разговоре с тогдашним начальником архива Александром Николаевичем Пшеничным я сказал, что возьмусь за эту работу при условии, что каждая биографическая справка будет расширена, - ведь списки в "Вечерке" публиковались без указания даты расстрела, места жительства человека и органа, вынесшего приговор, - и я буду иметь доступ ко всем документам, необходимым для перепроверки этих сведений. Пшеничный обещал, и это условие всегда выполнялось. Очень помог мне сотрудник архива Виктор Михайлович Долотов, который готовил списки для "Вечерки", - он дотошно проверял и перепроверял все данные. Когда стали расширять биографические справки, стало ясно, что речь идет о большой, но лишь части расстрелянных. Это были казненные по приговору внесудебных органов - "двоек" и "троек". Мне как историку было очевидно, что эту неполноту нужно не скрывать, а подчеркивать. Я публиковал в "Вечерке" дополнительные списки расстрелянных по приговорам судов - Леноблсуда, Военных трибуналов, списки ленинградцев, расстрелянных в других концах страны. Было важно, чтобы тема прозвучала во всей полноте, чтобы ничего не было упущено. Нужно было объяснить, что 1937 и 1938 годы - это только два, пусть самых страшных, года репрессий, что история политического террора ими не ограничивается".

Однако в 1993 году, когда рукопись была наконец готова, стало ясно, что издавать ее некому - ни возможностей, ни денег. И тут Разумову пошло навстречу руководство Публички в лице прежнего директора Леонида Александровича Шилова и нынешнего - Владимира Николаевича Зайцева. Было решено, что Российская национальная библиотека станет издателем. Созвали "круглый стол", выбрали общественный совет и редколлегию, пригласили журналистов. Работа, которая до сих пор шла без особой огласки, стала публичной. Нашлись и деньги. В 1995 году мэр Петербурга А. Собчак подписал распоряжение о финансировании издания первых двух томов из городского бюджета. Разумов получил возможность заниматься книгой в рабочее время. Стало легче.

* * *

"Работа шла как будто святым пониманием и складывалась сама собой, - говорит Разумов. - Такие люди вовлекались в ее орбиту и помогали, что можно только радоваться".

Разумову неожиданно позвонила Лидия Корнеевна Чуковская. Интересовалась, что представляет собой Левашовское кладбище и где может быть захоронен ее муж, известный физик Матвей Петрович Бронштейн, расстрелянный в 1938 году. Обратиться к Разумову как компетентному в истории репрессий человеку ей посоветовал ее хороший знакомый, депутат Законодательного Собрания Леонид Петрович Романков. Лидия Корнеевна получила Государственную премию за "Записки об Анне Ахматовой" и хотела потратить ее на сохранение памяти о репрессированных. Она спрашивала у Разумова совета, как сделать это с толком. По ее мнению, часть средств должна была пойти на памятник мужу, часть - на Книгу памяти, часть - на обустройство Левашовского кладбища. Анатолий Яковлевич попросил время на раздумье. Потом ответил, что, как только выйдет 1 том, привезет ей книгу, и Чуковская сама решит, стоит ли давать на нее деньги. Что касается памятника Бронштейну, Разумов взялся помочь его установить. Насчет обустройства Левашовского кладбища Анатолий Яковлевич предложил три варианта на выбор. Можно потратить деньги на создание музея или на информационные щиты при входе на кладбище, а можно - на обустройство дорожек. Чуковская выбрала дорожки. "Музея я не увижу, - в Ленинград мне уже не выбраться, - говорила она. - Какими будут информационные щиты, тоже не узнаю. Мне бы не хотелось, чтобы от моего имени делалось то, с чем я могу быть не согласна. А вот дорожки - это то, что надо. По ним пойдут люди. Дорожки должны быть надежными".

В июне 1995 года Разумов привез в Москву сигнальные экземпляры 1 тома и впервые побывал в гостях у Лидии Корнеевны и Елены Цезаревны Чуковских. Через несколько дней после возвращения получил письмо: ""Мартиролог" мне понемногу читает моя помощница. Замечательны воспоминания родных и сами списки погибших. Огромная работа проделана составителями. Но меня удручает "канцелярит". "Места захоронения жертв политических репрессий..." - знаете, что это напоминает: "Массовые нарушения социалистической законности в период культа личности..." Это странный язык. Ведь их убили! И никто их не захоранивал. Закопали? Погребли?.. Но я понимаю, вы это и хотели показать. В разделе воспоминаний язык совсем другой".

Первый том "Мартиролога" не разочаровал Чуковскую, и ее желание помочь изданию только окрепло. Как всегда, она нашла деньгам конкретное применение. "Купите себе компьютер и все, что с ним связано, - сказала она Разумову. - Это облегчит вам работу над книгой. Я человек старой формации, но понимаю, что сейчас без компьютера не обойтись".

Это был бесценный дар. Маленький ноутбук, купленный на деньги Чуковской, стал огромным подспорьем. Сейчас он почти не работает, но Анатолий Яковлевич не хочет с ним расставаться, бережет как музейный экспонат.

Чуковская поддержала Анатолия Яковлевича в очень сложный для него момент, когда в парижской "Русской мысли" появилась статья о том, что "Ленинградский мартиролог" сделан руками КГБ, а Разумов - подручный "органов". Анатолий Яковлевич был подавлен. Он сразу написал Лидии Корнеевне: "Ради Бога, читайте эту статью, но не верьте, все не так". Она тут же откликнулась звонком и письмом. "Анатолий Яковлевич, я прочитала эту статью. В ней много мелкого и амбициозного. Я вас прошу не обращать на нее внимания, продолжать делать свое дело".

"Ее поддержка, понимание, принятие этой работы были для меня очень важны, - говорит Анатолий Яковлевич. - Особенно после стольких лет мытарств. Я очень дорожу несколькими месяцами нашей дружбы, продолжавшейся до кончины Лидии Корнеевны в 1996 году. За это время я получил 13 писем от нее, и еще были звонки. Благодаря Чуковским я познакомился с Солженицыными, и это тоже было для меня важнейшим событием".

Когда в 1997 году в Петербург и в Российскую национальную библиотеку приезжали А. И. и Н. Д. Солженицыны, Разумов помогал в организации этой поездки. С тех пор отношения не прерывались. Это знакомство обернулось для Разумова духовной, а впоследствии и материальной поддержкой Русского общественного фонда Александра Солженицына, что позволило сосредоточить все силы только на одной работе, не отвлекаясь на приработки. Ведь зарплата в Публичке крохотная, а у Разумова трое детей, и раньше ему приходилось вечерами заниматься ремонтом квартир. Теперь он от этого избавлен.

Хотя Анатолий Яковлевич - единственный штатный сотрудник Центра "Возвращенные имена", занимающийся "Мартирологом", работает он не один. Есть у него неоценимый помощник, который тоже каждый день приходит в библиотеку и вместе с ним трудится над книгой. Это Юрий Петрович Груздев. Познакомились они более 10 лет назад, когда готовилась рукопись 1 тома, еще в бытность Разумова библиографом. Однажды пожилой читатель попросил помочь в поиске сведений о репрессированных работниках завода имени Калинина, где он проработал много лет. Разумов сразу проникся к нему симпатией. Разговорились. Анатолий Яковлевич рассказал, над чем работает. "Могу ли я помочь? - спросил Юрий Петрович. - У меня сейчас появилось свободное время, я вышел на пенсию, и хотел бы быть вам полезен". Сначала Разумов предложил Груздеву составить указатель предприятий, на которых работали репрессированные. Эта работа была Юрию Петровичу близка и интересна, он выполнил ее блестяще. С тех пор они стали работать вместе, всецело доверяя друг другу. И лучшего помощника Разумов себе не представляет.

В работу над "Мартирологом" вовлекались разные люди - сотрудники библиотеки, родственники репрессированных, члены правозащитных организаций. В каждом томе, в разделе "Особенности публикации", названы имена тех, кто принял участие в общей работе: Люция Барташевич, Александр Олейников, Евгений Вольский, Сергей Богородский, Полина Вахтина, Николай Миронов, Александр Евсеев...

Книга получилась по-питерски своеобразной. Многие считают ее образцом для подобного рода изданий, выходящих в других регионах.

* * *

Сейчас Разумов параллельно работает и над печатной и над электронной Книгой памяти. При Интернет-сайте Российской национальной библиотеки открыт сайт Центра "Возвращенные имена", на котором собрано более 130 тысяч имен репрессированных на Северо-Западе России. Приходят сотни писем и обращений не только из России, но из стран СНГ и дальнего зарубежья.

"Интерес к "Мартирологу" не ослабевает, - говорит Разумов. - Сейчас обращаются в основном те, кто интересуется историей своей семьи. Часто это молодые люди. Многие не знали, что у них в роду были репрессированные. Иногда я говорю им: не гарантировано, что ваш дед или прадед не обвинялся по уголовному делу. Будьте готовы к тому, что прочтете что-то плохое. И не раз получал в ответ твердые и спокойные заверения: нас ничего не пугает, мы просто хотим знать правду... Одно время казалось, что советская история - это сплошная темень, неизвестность. Но неожиданно стало ясно, что, может быть, это самое освещенное время по запечатленному кругу имен самых простых, неизвестных людей. Ведь практически каждый мог быть репрессирован. В мирное время в государстве миллионы людей были казнены или пропали без вести. И те, кто живет сейчас, должны знать об этом".

Понимаю, что задаю наивный вопрос, но все-таки хотелось услышать мнение Разумова о том, почему все это произошло. Что тогда случилось "с родиной и с нами"?

"Я занимаюсь этим 15 лет, но ответить с полной уверенностью не могу. Почему так упорно, маниакально, с долей сумасшествия происходили эти репрессии, можно отчасти объяснить тем, что в стране захватили власть люди с психологией подпольщиков, со своими страхами и комплексами. Они боялись страны. Им всюду мерещились такие, как они сами, - подпольщики, заговорщики, бомбисты, террористы. Сколько бы подлинных или мнимых врагов они ни уничтожали, всегда казалось, что существуют и другие, и это было бесконечно. Сама коммунистическая идея и идея мировой революции оказались утопией, но отказаться от них было невозможно. Все эти противоречия, слепленные воедино, приводили к какому-то необъяснимому сумасшествию. Разве можно рационально объяснить то, что проводится плановая кампания по репрессированию, с цифрами и заданными показателями?.. А родственникам репрессированных врали целых 50 лет. Менялась власть, и им все врали! И сейчас мне тяжелее всего отвечать на их вопросы: почему не все известно? почему не найдены могилы? почему нельзя сказать все до конца? Мне нечего ответить. Многие документы уничтожены. Что-то мы не смогли найти, что-то, может быть, будет найдено после нас".

Для близких погибшего публикация имени родного человека - прикосновение к бессмертию. Вот появится оно в Книге памяти - и правда восторжествует. Но Разумову бывает трудно ответить на вопрос, когда это произойдет. "Сначала бьешься за то, чтобы книга была как можно более точной, более правдивой. Потом ищутся деньги на издание. И это бесконечный процесс. Создание электронной Книги памяти идет быстрее, но многим важно, чтобы имя появилось не только в электронном виде, но и реально, на бумаге".

Анатолий Яковлевич может только сказать, что очередной том обязательно выйдет.