Опубликовано Молитвослов (http://www.molitvoslov.com)
Господи Боже, Владыка всего мира видимого и невидимого. От Твоей святой
воли зависят все дни и лета моей жизни. Благодарю Тебя, премилосердный
Отче, что Ты дозволил мне прожить еще один год; знаю, что по грехам моим
я недостоин этой милости, но Ты оказываешь мне ее по неизреченному
человеколюбию Твоему. Продли и еще милости Твои мне, грешному; продолжи
жизнь мою в добродетели, спокойствии, в здравии, в мире со всеми
сродниками и в согласии со всеми ближними. Подай мне изобилие плодов
земных и все, что к удовлетворению нужд моих потребно. Наипаче же очисти
совесть мою, укрепи меня на пути спасения, чтобы я, следуя по нему,
после многолетней в мире сем жизни, перейдя в жизнь вечную, удостоился
быть наследником Царства Твоего Небесного. Сам, Господи, благослови
начинаемый мною год и все дни жизни моей. Аминь.
← Молитва неграмотного после причащения Святых Таин (прот. И. Европейцева) | Молитва в день Hового года → |
Печатная версия страницы: http://www.molitvoslov.com/text539.htm
ВСЕМ ЧИТАЮЩИМ ЭТУ МОЛИТВУ В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ПУСТЬ БУДУТ В ПОДАРОК РАЗМЫШЛЕНИЯ О ГЛАВНОМ, ЧТО ЗНАМЕНУЕТ СОБОЙ НАШ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ТЕЛЕСНОГО - РОЖДЕНИЕ ВЕРЫ, ВЕРНОСТИ БОГУ.. ПУСТЬ ВЕРА НАША УСПЕЕТ РОДИТЬСЯ, ОКРЕПНУТЬ И ОБРЕСТИ БЕССМЕРТИЕ, ПЕРЕЙДЯ С НАМИ ЧЕРЕЗ СМЕРТЬ В НОВУЮ ЖИЗНЬ.
- Православие и мир - http://www.pravmir.ru -
Как рождается вера?
Несколько раз, читая лекции, так или иначе связанные с этикой, в
разных христианских студенческих аудиториях, я просил слушателей
представить, что их попросили выступить перед людьми, малосведущими в
христианской традиции, на одну из трех тем: Вера [2],
Надежда или Любовь. И спрашивал о том, какая из тем кажется им наименее
сложной для такого педагогического эксперимента. Ответ всегда был
поразительно схож: большинство предпочитало говорить о Любви [3], существенно меньшая группа выбирала Надежду [4] и лишь единицы считали, что говорили бы о Вере.
Да ведь это и понятно, говорили мне, потому что о необходимости любви все знают, о ценности надежды все догадываются, а верят – верующие, то есть не все.
Риторически как будто верно, но такая правота обратна христианскому пути. На пороге жизни с Богом – вера во всех своих вариациях: и вера в то, что Бог есть, и доверие Ему, и верность. Из веры берется надежда, из нее же раскрывается любовь. Без веры их не понять, и начинать надо с нее, но где ее простейшее начало, понятное не только христианам, но всякому человеческому сердцу?
Его не найти в привычном словоупотреблении, когда с верой связывается то, что принимается «на веру», без необходимых доказательств и предполагает безрассудный прыжок из убедительного, но недостаточного, в необходимое, но бездоказательное. Современного человека, поднаторевшего в скептицизме, не пугает отсутствие оснований и он не испытывает безотлагательной нужды в таких прыжках. Для него разговоры о вере – поистрепавшиеся и безнадежные в своей безвременной скуке рассуждения о логических основаниях жизни. Есть вещи и поважнее. Любовь, например. Не помогает и отождествление веры с проявлениями особой религиозной чувствительности, как, например, «чувство бесконечности», или «чувство того, что что-то есть».
Вера, связываемая с особыми благочестивыми чувствами и ценностями, вытесняется на окраины необозримого пространства жизненных стилей, среди которых допустимы и сколь угодно экзотичные верования. Но такому пониманию веры противоположно не ее современное скептическое отрицание, и не просвещенный мультикультурализм, сводящий религию к культурной форме, а утверждение апостола Павла [5]: «Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр., 11, 1). В нем нет и следа от попыток укрепиться в ненадежном.
Действительно, апостольское «невидимое», написанное по-гречески, не сводится только к невидимому глазами, ведь ум для греческого мышления – орган умозрения, а потому в «невидимом» есть еще и превосходящее ум. Так что из умозаключений не высечь уверенность в присутствии того, что заведомо их превосходит. Вера – вовсе не человеческие ожидания, а их осуществление. Ответ, а не вопрос. Ответ, которого не найти в человеке, хотя в нем – ключ к осуществлению человечности.
[6]Впечатляющую метафору рождения этой «уверенности в невидимом» предложил великий швейцарский богослов Ханс Урс фон Бальтазар: «Если мать в течение многих дней и недель постоянно улыбается ребенку, тот тоже начинает улыбаться ей в ответ».
В один очень определенный день случается у каждого человека осознание того, что за хаотичным нагромождением чувственных впечатлений скрывается материнское «Ты», за линией губ узнается улыбка, обращенная именно к нему, и его «Я» пробуждается в тот же миг, что и его ответная улыбка.
Долгими днями мы можем не различать в этом мире ничего, кроме самоорганизующегося хаоса, но в день, когда за ним была узнана улыбка Творца, обращенная именно к нам, в нас рождается вера.
Об этом замечательно написал митрополит Пергамский Иоанн Зизиулас: «Этот вид веры не предлагает безопасности рационального убеждения. Единственная предлагаемая достоверность лежит в любви Другого. Единственным доказательством бытия Божия является его любовь – демонстрируемая нашим собственным бытием, в инаковости и общении. Мы любимы, следовательно, Он существует».
День рождения веры – день нашей ответной улыбки. Дивный в своей определенности день. И как ребенок, вырастая из собственной улыбки, не помнит об этом незабываемом для матери дне, так и мы не помним о дне рождения нашей веры. А помним не мы. Память наша – не в помощь, если только она превращается в попытку устроить жизнь воспоминанием. Вера же пребывает возобновляющимся узнаванием Божьего присутствия, обращенного к нам, Его улыбки. И о разнице между нашим воспоминанием и Его присутствием нам не забыть после того, что приключилось по дороге в Эммаус.
Вера открывается как Жизнь, центр которой – не во мне, как то, что животворит обращенной ко мне улыбкой. Она становится незаметной и сводится к уделу «верующих», как только рассматривается из укрома какой – угодно самости, устраивающей жизнь из себя самой. Открыть веру можно, лишь сместив этот центр. Но как же это сделать и открыть жизнь, на которую отзывается мое сердце? По митрополиту Сурожскому Антонию [7], такое раскрывающее смещение неразрывно связано с предваряющим открытием собственной духовной нищеты: «если только мы осознаем, что ничто из того, что мы называем своим, нам не принадлежит, и одновременно поймем, что это нам ДАНО Богом и людьми,— вокруг нас начинает водворяться Божие Царство…
Если мы были бы действительно внимательны к тому, что происходит в жизни, мы из всего могли бы собрать, как пчела собирает мед, благодарность. Благодарность за каждое движение, за дыхание свободное, за небо открытое, за все человеческие отношения… И тогда жизнь делалась бы все богаче и богаче, по мере того, как мы будто беднели бы все больше и больше. Потому что когда у человека больше ничего нет, и он осознает, что все в жизни — милость и любовь, он уже вошел в Царство Божие». Мы выходим из заточения собственной самости к вере через благодарение, которое оказывается единственной связью между действием Божьим и человеком. Через благодарение мы собираем себя, распознавая за повседневными данностями дары и открывая действие Христа в мире, которое осуществляется буквально даром.
Вера, приходящая со знанием, что центр моей жизни не во мне, открывающаяся узнанной улыбкой, обращенной ко мне, становится не только ответной улыбкой, но и улыбкой, обращенной к миру и ищущей праздничной разделенности. Милость и щедрость, невозможные по убеждению или по долгу, приходят в мир как благодарные плоды веры. Еще раз послушаем владыку Антония [8]: «Плод жизни — благодарность, но благодарность сама должна принести плод… Благодарность — и только она — может побудить нас к предельному подвигу любви по отношению к Богу, по отношению к людям. Чувство долга, обязательств, может, не найдет в себе силы, чтобы совершить последний подвиг жизни, жертвы и любви. Но благодарность — найдет».
Наша благодарность [9] и есть наша ответственность, способность к ответу, разрывающая круги безответственности и безответности. Ни принципы, ни убежденность, ни долг не разорвут эти круги безлюбой повседневности. Они – условны, как условно всякое человеческое начинание. Но им не устоять перед безусловной улыбкой сквозь всякую данность, перед узнаваемой в опыте животворящей «уверенностью в невидимом», называемой по-простому верой.
Читайте также:
Да ведь это и понятно, говорили мне, потому что о необходимости любви все знают, о ценности надежды все догадываются, а верят – верующие, то есть не все.
Риторически как будто верно, но такая правота обратна христианскому пути. На пороге жизни с Богом – вера во всех своих вариациях: и вера в то, что Бог есть, и доверие Ему, и верность. Из веры берется надежда, из нее же раскрывается любовь. Без веры их не понять, и начинать надо с нее, но где ее простейшее начало, понятное не только христианам, но всякому человеческому сердцу?
Его не найти в привычном словоупотреблении, когда с верой связывается то, что принимается «на веру», без необходимых доказательств и предполагает безрассудный прыжок из убедительного, но недостаточного, в необходимое, но бездоказательное. Современного человека, поднаторевшего в скептицизме, не пугает отсутствие оснований и он не испытывает безотлагательной нужды в таких прыжках. Для него разговоры о вере – поистрепавшиеся и безнадежные в своей безвременной скуке рассуждения о логических основаниях жизни. Есть вещи и поважнее. Любовь, например. Не помогает и отождествление веры с проявлениями особой религиозной чувствительности, как, например, «чувство бесконечности», или «чувство того, что что-то есть».
Вера, связываемая с особыми благочестивыми чувствами и ценностями, вытесняется на окраины необозримого пространства жизненных стилей, среди которых допустимы и сколь угодно экзотичные верования. Но такому пониманию веры противоположно не ее современное скептическое отрицание, и не просвещенный мультикультурализм, сводящий религию к культурной форме, а утверждение апостола Павла [5]: «Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр., 11, 1). В нем нет и следа от попыток укрепиться в ненадежном.
Действительно, апостольское «невидимое», написанное по-гречески, не сводится только к невидимому глазами, ведь ум для греческого мышления – орган умозрения, а потому в «невидимом» есть еще и превосходящее ум. Так что из умозаключений не высечь уверенность в присутствии того, что заведомо их превосходит. Вера – вовсе не человеческие ожидания, а их осуществление. Ответ, а не вопрос. Ответ, которого не найти в человеке, хотя в нем – ключ к осуществлению человечности.
[6]Впечатляющую метафору рождения этой «уверенности в невидимом» предложил великий швейцарский богослов Ханс Урс фон Бальтазар: «Если мать в течение многих дней и недель постоянно улыбается ребенку, тот тоже начинает улыбаться ей в ответ».
В один очень определенный день случается у каждого человека осознание того, что за хаотичным нагромождением чувственных впечатлений скрывается материнское «Ты», за линией губ узнается улыбка, обращенная именно к нему, и его «Я» пробуждается в тот же миг, что и его ответная улыбка.
Долгими днями мы можем не различать в этом мире ничего, кроме самоорганизующегося хаоса, но в день, когда за ним была узнана улыбка Творца, обращенная именно к нам, в нас рождается вера.
Об этом замечательно написал митрополит Пергамский Иоанн Зизиулас: «Этот вид веры не предлагает безопасности рационального убеждения. Единственная предлагаемая достоверность лежит в любви Другого. Единственным доказательством бытия Божия является его любовь – демонстрируемая нашим собственным бытием, в инаковости и общении. Мы любимы, следовательно, Он существует».
День рождения веры – день нашей ответной улыбки. Дивный в своей определенности день. И как ребенок, вырастая из собственной улыбки, не помнит об этом незабываемом для матери дне, так и мы не помним о дне рождения нашей веры. А помним не мы. Память наша – не в помощь, если только она превращается в попытку устроить жизнь воспоминанием. Вера же пребывает возобновляющимся узнаванием Божьего присутствия, обращенного к нам, Его улыбки. И о разнице между нашим воспоминанием и Его присутствием нам не забыть после того, что приключилось по дороге в Эммаус.
Вера открывается как Жизнь, центр которой – не во мне, как то, что животворит обращенной ко мне улыбкой. Она становится незаметной и сводится к уделу «верующих», как только рассматривается из укрома какой – угодно самости, устраивающей жизнь из себя самой. Открыть веру можно, лишь сместив этот центр. Но как же это сделать и открыть жизнь, на которую отзывается мое сердце? По митрополиту Сурожскому Антонию [7], такое раскрывающее смещение неразрывно связано с предваряющим открытием собственной духовной нищеты: «если только мы осознаем, что ничто из того, что мы называем своим, нам не принадлежит, и одновременно поймем, что это нам ДАНО Богом и людьми,— вокруг нас начинает водворяться Божие Царство…
Если мы были бы действительно внимательны к тому, что происходит в жизни, мы из всего могли бы собрать, как пчела собирает мед, благодарность. Благодарность за каждое движение, за дыхание свободное, за небо открытое, за все человеческие отношения… И тогда жизнь делалась бы все богаче и богаче, по мере того, как мы будто беднели бы все больше и больше. Потому что когда у человека больше ничего нет, и он осознает, что все в жизни — милость и любовь, он уже вошел в Царство Божие». Мы выходим из заточения собственной самости к вере через благодарение, которое оказывается единственной связью между действием Божьим и человеком. Через благодарение мы собираем себя, распознавая за повседневными данностями дары и открывая действие Христа в мире, которое осуществляется буквально даром.
Вера, приходящая со знанием, что центр моей жизни не во мне, открывающаяся узнанной улыбкой, обращенной ко мне, становится не только ответной улыбкой, но и улыбкой, обращенной к миру и ищущей праздничной разделенности. Милость и щедрость, невозможные по убеждению или по долгу, приходят в мир как благодарные плоды веры. Еще раз послушаем владыку Антония [8]: «Плод жизни — благодарность, но благодарность сама должна принести плод… Благодарность — и только она — может побудить нас к предельному подвигу любви по отношению к Богу, по отношению к людям. Чувство долга, обязательств, может, не найдет в себе силы, чтобы совершить последний подвиг жизни, жертвы и любви. Но благодарность — найдет».
Наша благодарность [9] и есть наша ответственность, способность к ответу, разрывающая круги безответственности и безответности. Ни принципы, ни убежденность, ни долг не разорвут эти круги безлюбой повседневности. Они – условны, как условно всякое человеческое начинание. Но им не устоять перед безусловной улыбкой сквозь всякую данность, перед узнаваемой в опыте животворящей «уверенностью в невидимом», называемой по-простому верой.
Читайте также:
Господь принес нам богатство любви [10]
Митрополит Сурожский Антоний. Бог под вопросом [11]
Article printed from Православие и мир: http://www.pravmir.ru
URL to article: http://www.pravmir.ru/o-vere-ili-ob-ulybke-i-blagodarnosti/
URLs in this post:
[1] Image: http://www.pravmir.ru/wp-content/uploads/2011/03/Александр-Филоненко1.jpg
[2] Вера: http://www.pravmir.ru/esli-vera-oxladela-trezvites-i-molites/
[3] Любви: http://www.pravmir.ru/ognennoe-dvizhenie-lyubvi/
[4] Надежду: http://www.pravmir.ru/istina-i-nadezhda/
[5] апостола Павла: http://www.pravmir.ru/dvenadcat-novell-o-lyubvi-ili-izbrannye-razmyshleniya-nad-poslaniem-apostola-pavla/
[6] Image: http://www.pravmir.ru/wp-content/uploads/2011/03/vvfnm.jpg
[7] митрополиту Сурожскому Антонию: http://www.pravmir.ru/slovo-na-panixide-po-mitropolitu-antoniyu-surozhskomu-4-avgusta-2004-g/
[8] владыку Антония: http://www.pravmir.ru/on-vsegda-naxodil-vremya-chtoby-pomoch-v-bede-vospominaniya-o-mitropolite-surozhskom-antonii/
[9] благодарность: http://www.pravmir.ru/blagodarnost/
[10] Господь принес нам богатство любви: http://www.pravmir.ru/gospod-prines-nam-bogatstvo-ly/
[11] Бог под вопросом: http://www.pravmir.ru/bog-pod-voprosom/
Click here to print.
Копирайт © 2009 Православие и мир. Все права зарезервированы. Хостинг сайта 100mb.ru
Комментариев нет:
Отправить комментарий