У моей сотрудницы Валентины умерла год назад мама, р.Б. МЕЛАНИЯ - и в том же году настал
день ухода Вали на пенсию. Так что мама проводила Валю по всей жизни и ушла,
убедившись, что все у дочки хорошо, что все состоялось. А человек Валя
действительно состоявшийся во всех смыслах.
Если вы смотрели мой фильм "Откровенные рассказы страннику", то и Валя, и Мелания там есть, захотите вспомнить эту чудесную 90-летнюю старушку, можете пересмотреть. Ушла она легко, уснула и все. А перед сном спросила (дело было в воскресение): "Вы меня в понедельник хоронить будете?"
Окружающие подумали, что она что-то не то говорит.
Д
Если вы смотрели мой фильм "Откровенные рассказы страннику", то и Валя, и Мелания там есть, захотите вспомнить эту чудесную 90-летнюю старушку, можете пересмотреть. Ушла она легко, уснула и все. А перед сном спросила (дело было в воскресение): "Вы меня в понедельник хоронить будете?"
Окружающие подумали, что она что-то не то говорит.
А она сказала правду, батюшка решил - надо в понедельник,
чтобы не в праздник. И отпел ее накануне Крещения Господня. Она меня любила,
хотя виделись мы только три раза в жизни, и поминала. Такая особенность у
чистых сердцем - им не надо много раз видеть человека лично.
Она уже давно не понимала, почему смерть не приходит. Жизнь становилась страшной, непонятной - она там в фильме прямо говорит об этом. В сущности, мы все ощущаем духовно, как темнеет и холодает вокруг. Суета как наркоз, она отвлекает нас. Все дела, дела. Но стоит остановиться - и это становится очевидно для каждого. Вот и она в фильме говорит, как и все жители юга России, немного "по-хохлятски": "Жить стало дюже страшне".
Жила Мелания в семье сына Василия. Вообще-то она мать-героиня, 11 детей. Но кто умер,
кто уехал. А Вася как пришел с армии в 78 году, так и жил с мамой, он никуда не уехал, хотя можно было переехать в Россошь, остался на земле. Пока был колхоз - работал в колхозе, когда развалился колхоз с парой "ударников капиталистического труда" он артельно работал и дальше на своей земле.
Когда бандиты стали скупать землю, работал на новых хозяев. А что будет дальше, никто не знает и не загадывает. Как выразился о. Михаил Патола, "люди на вымирание живут". Могу только добавить, что ЭТИ люди вымирают телом, но не душой. В отличие от многих других моих современников.
В воронежском степном селе Сончино, где они жили, в доме, построенном после войны, родилась Валентина, с которой Господь меня свел на заводе. когда после закрытия нашего цеха меня перебросили в литейку. Валя была одним из людей, которые помогли мне выжить на заводе, что для человека, непривычного к настоящему труду, вроде меня, было очень трудно. Я потом об этом написал в рассказе "Бабочка".
Когда я услышал от Валентины про степной пещерный монастырь в Костомарово, недалеко от Сончино, и поехал туда, я остановился в их домике, познакомился с ними. После был в Дивногорье, недалеко от Острогожска. А потом я узнал про недалеко (по степным масштабам) расположенный колхоз, где священник Михаил Патола стал председателем ради большого благотворительного дела. Этот священник и его матушка также полюбились мне. Потом о нем был сделан фильм "Острова
милосердия".
В этом году я был у о. Михаила, посещая всех. кто молился за моего отца. И как-то было странно, вроде остается всего один день на возможность доехать в Сончино, ну что можно за один день? А чувство такое, что надо ехать. Иногда разум надо отключать, и я с радостью сдела это, и поехал. Мы виделись часа два, не больше. Ничего особенного говорить не пришлось. Обычные приветы Вале, пара бутылок меда для нее от Василия. Но как радостно быть хотя бы мостиком, соединяющим любящих друг друга людей, и уже через то приобщиться в свою меру к их любви.
В сущности ради этого и фильм делал. Им стало теплее - и мне тоже. Я попытался показать другим, мало кто понял. Ну, любительское кино, сродни графомании. Господь ясно ставит границу: либо ты работаешь на кассу и славу, либо ради сердца и спасения. Мне кажется, что можно так возвышенно сказать - ведь спасение когда приобщаешься любви.
Как когда-то с Реконью, часть души стала прирастать к этим краям, просто потому, что достаточно одного открывшегося тебе дома, чтобы весь край стал твоим. Словно безжизненная географическая карта становится уже не картинкой из условных знаков, а зашифрованным в символах опытом твоей
души. За названиями, дорогами и высотами, когда смотришь, вспоминая, встают, оживают в памяти солнце и ветер, свежесть и волнующая неизвестность - так всегда идешь в незнаемое. И тут же вспоминается обратный путь, когда с тобой прощаются, как с родным человеком.
В сущности, я просил об этом, выходя в свои пути: Господи, дай мне прирасти к моей стране. Я ведь прожил в этом каменном мешке, и лишь на середине пути жизни словно спохватился: вот мне уже надо думать про неизбежное прощание, а я так и не узнал, где же я жил. Частью я жил в своих мечтах. Частью в мечтах моих родителей, частью в каких-то коммунистических и совковых иллюзиях моего поколения, моего окружения. И только в Церкви я почувствовал, что что-то главное, большое, проходит
стороной.
И вот я вышел в дорогу, торопясь на остатке сил припасть к своей стране, в свою меру вобрать в себя ее историю, ее сегодня - но не в тех проекциях коммунистических идеалов, как раньше, где все измерялось количеством побед на войне и ударных строек - а в реальном измерении святости. Вот тут жил такой-то святой, вот здесь земля помнит его - и это не может исчезнуть, надо всмотреться и помолиться, Господь покажет и сегодня тот же отблеск своего Царствия в глазах людей. которых Он
соблюдает вопреки всему.
И год за годом я ходил, собирал молитву за отца и набирался веры от святых прошлого и от добрых людей. Теперь эти старики восполняют в моей душе ту пустоту. в которой очень больно быть, когда нет детской памяти, как бабушка водила в храм и учила молиться и тому подобное - а у меня ведь ничего этого нет.
И эта добрая старушка так же восполняла для меня Христа, не принятого в детстве, как и все прочие Его посланцы, совершенно неслучайно встреченные на моих путях. Пешее паломничество никуда не годится качестве отдыха, устаешь жутко. И все окружающие странно смотрели на мои мотания по стране. А как объяснить, что это очень малая цена за такое богатство. Ведь Мелания молилась за меня - как и другие добрые старики и не-старики.
В сущности, смерть и разлука очень близки - ведь во-первых, расставаясь, мы не можем быть уверены, что встретимся еще раз. Даже если мы в одном городе. А во-вторых потому, что мы объективно проходим свою жизнь очень одиноко, лишь на короткие часы праздник общения - и вновь одинокое странствие. И усилие памяти как бы уравнивает здесь друга, с которым не хватает времени увидеться, тех, кого я потерял по своим грехам и кто потерял меня - и умерших по плоти людей. Мне кажется, что эта память так же действует, как и с географической картой - и сухой перечень имен в устах священника, читающего мои записки о здравии и упокоении превращается в живую часть души, к которой я прикасаюсь, и это и есть молитва.
Подобно тому, как Солженицын исследовал страну зла и назвал свой труд "Архипелаг ГУЛАГ", я ищу острова милосердия. и удивительно срастаются в архипелаг эти разбросанные по карте точки, разнесенные по шкале времени судьбы. И это не только моя интуиция. Василий неожиданно мне сказал, что он дважды посмотрел "Встречу с Реконью" - и хочется еще раз смотреть. Значит, мы действительно стали каким-то чудом близки. Ведь он никогда не бывал там, но мой опыт стал и ему важен и понятен. Я думаю, секрет тут прост: просто это части Архипелага милосердия, невидимой страны, жители которой безошибочно узнают свою родину - и радостно приветствуют ее.
Я с удивлением и благодарностью оглядываюсь на прожитые в Церкви годы. И уходящие старики уже не трагическая потеря. Кроме веры в общее церковное учение о вечности души есть теперь у меня и эта теплая память конкретных людей... С каждым уходящим стариком что-то меняется для меня в размышлении об этом, ведь если они ждали встречи со своими, то и я могу ждать встречи с ними. К обычному страху прибавляется что-то иное, новое.
Судя по тому, как уходят в грядущую неизвестность эти светлые старики, то, что там, за смертью, для них уже не совсем неизвестность, а нечто ожидаемое, чаемое. Может быть, они не были в состоянии сказать как апостол Павел:
"21 Ибо для меня жизнь - Христос, и смерть - приобретение.
22 Если же жизнь во плоти [доставляет] плод моему делу, то не знаю, что
избрать.
23 Влечет меня то и другое: имею желание разрешиться и быть со Христом,
потому что это несравненно лучше;
24 а оставаться во плоти нужнее для вас."
(Фил.1:21-24)
Но то терпение жизни, которое я видел, было ради Христа. Это относится не только к поминаемой мной Мелании. Я сейчас вспоминаю и ушедшую к Богу за три дня до моего отца Анастасию, нашу пожилую прихожанку, так же любившую меня - у нее тоже было постоянное вопрошание: что я не доделала, что Господь не хочет меня забрать отсюда? Я отвечал ей, как и Мелании - наверное, Вы нужны, чтобы нам, молодым, помочь. С Вами нам лучше. Молитесь за нас. Ведь в нашей суете мы не можем толком и молиться Богу. И они смиренно терпели свои болезни, немощи и неизбежное, наверное, непонимание ближних. И жили за послушание Богу, сколько Он даст сроку.
И послужили Ему в свою меру. Потому что теперь, стоя на Литургии, я слышу слова ектении: "непостыдной христианской кончины жизни нашей, безболезненной, тихой, мирной и безгрешной у Господа просим" - и у меня есть зримый образ молитвы, того, чего я прошу.
Священники люди счастливые, им приходится много увидеть этого, ведь они провожают в последний путь множество людей, в том числе и таких вот светлых, чистых и добрых. Но и нам, грешным. Господь дает в утешение немного приобщиться к ним.
Простите за многословие. Может быть, все это не стоило бы писать, но Господь велел делиться - и я хочу поделиться с вами всем тем, что стоит за моей просьбой о молитве за Меланию и Анастасию.
Прошу молитв о их упокоении.
Она уже давно не понимала, почему смерть не приходит. Жизнь становилась страшной, непонятной - она там в фильме прямо говорит об этом. В сущности, мы все ощущаем духовно, как темнеет и холодает вокруг. Суета как наркоз, она отвлекает нас. Все дела, дела. Но стоит остановиться - и это становится очевидно для каждого. Вот и она в фильме говорит, как и все жители юга России, немного "по-хохлятски": "Жить стало дюже страшне".
Жила Мелания в семье сына Василия. Вообще-то она мать-героиня, 11 детей. Но кто умер,
кто уехал. А Вася как пришел с армии в 78 году, так и жил с мамой, он никуда не уехал, хотя можно было переехать в Россошь, остался на земле. Пока был колхоз - работал в колхозе, когда развалился колхоз с парой "ударников капиталистического труда" он артельно работал и дальше на своей земле.
Когда бандиты стали скупать землю, работал на новых хозяев. А что будет дальше, никто не знает и не загадывает. Как выразился о. Михаил Патола, "люди на вымирание живут". Могу только добавить, что ЭТИ люди вымирают телом, но не душой. В отличие от многих других моих современников.
В воронежском степном селе Сончино, где они жили, в доме, построенном после войны, родилась Валентина, с которой Господь меня свел на заводе. когда после закрытия нашего цеха меня перебросили в литейку. Валя была одним из людей, которые помогли мне выжить на заводе, что для человека, непривычного к настоящему труду, вроде меня, было очень трудно. Я потом об этом написал в рассказе "Бабочка".
Когда я услышал от Валентины про степной пещерный монастырь в Костомарово, недалеко от Сончино, и поехал туда, я остановился в их домике, познакомился с ними. После был в Дивногорье, недалеко от Острогожска. А потом я узнал про недалеко (по степным масштабам) расположенный колхоз, где священник Михаил Патола стал председателем ради большого благотворительного дела. Этот священник и его матушка также полюбились мне. Потом о нем был сделан фильм "Острова
милосердия".
В этом году я был у о. Михаила, посещая всех. кто молился за моего отца. И как-то было странно, вроде остается всего один день на возможность доехать в Сончино, ну что можно за один день? А чувство такое, что надо ехать. Иногда разум надо отключать, и я с радостью сдела это, и поехал. Мы виделись часа два, не больше. Ничего особенного говорить не пришлось. Обычные приветы Вале, пара бутылок меда для нее от Василия. Но как радостно быть хотя бы мостиком, соединяющим любящих друг друга людей, и уже через то приобщиться в свою меру к их любви.
В сущности ради этого и фильм делал. Им стало теплее - и мне тоже. Я попытался показать другим, мало кто понял. Ну, любительское кино, сродни графомании. Господь ясно ставит границу: либо ты работаешь на кассу и славу, либо ради сердца и спасения. Мне кажется, что можно так возвышенно сказать - ведь спасение когда приобщаешься любви.
Как когда-то с Реконью, часть души стала прирастать к этим краям, просто потому, что достаточно одного открывшегося тебе дома, чтобы весь край стал твоим. Словно безжизненная географическая карта становится уже не картинкой из условных знаков, а зашифрованным в символах опытом твоей
души. За названиями, дорогами и высотами, когда смотришь, вспоминая, встают, оживают в памяти солнце и ветер, свежесть и волнующая неизвестность - так всегда идешь в незнаемое. И тут же вспоминается обратный путь, когда с тобой прощаются, как с родным человеком.
В сущности, я просил об этом, выходя в свои пути: Господи, дай мне прирасти к моей стране. Я ведь прожил в этом каменном мешке, и лишь на середине пути жизни словно спохватился: вот мне уже надо думать про неизбежное прощание, а я так и не узнал, где же я жил. Частью я жил в своих мечтах. Частью в мечтах моих родителей, частью в каких-то коммунистических и совковых иллюзиях моего поколения, моего окружения. И только в Церкви я почувствовал, что что-то главное, большое, проходит
стороной.
И вот я вышел в дорогу, торопясь на остатке сил припасть к своей стране, в свою меру вобрать в себя ее историю, ее сегодня - но не в тех проекциях коммунистических идеалов, как раньше, где все измерялось количеством побед на войне и ударных строек - а в реальном измерении святости. Вот тут жил такой-то святой, вот здесь земля помнит его - и это не может исчезнуть, надо всмотреться и помолиться, Господь покажет и сегодня тот же отблеск своего Царствия в глазах людей. которых Он
соблюдает вопреки всему.
И год за годом я ходил, собирал молитву за отца и набирался веры от святых прошлого и от добрых людей. Теперь эти старики восполняют в моей душе ту пустоту. в которой очень больно быть, когда нет детской памяти, как бабушка водила в храм и учила молиться и тому подобное - а у меня ведь ничего этого нет.
И эта добрая старушка так же восполняла для меня Христа, не принятого в детстве, как и все прочие Его посланцы, совершенно неслучайно встреченные на моих путях. Пешее паломничество никуда не годится качестве отдыха, устаешь жутко. И все окружающие странно смотрели на мои мотания по стране. А как объяснить, что это очень малая цена за такое богатство. Ведь Мелания молилась за меня - как и другие добрые старики и не-старики.
В сущности, смерть и разлука очень близки - ведь во-первых, расставаясь, мы не можем быть уверены, что встретимся еще раз. Даже если мы в одном городе. А во-вторых потому, что мы объективно проходим свою жизнь очень одиноко, лишь на короткие часы праздник общения - и вновь одинокое странствие. И усилие памяти как бы уравнивает здесь друга, с которым не хватает времени увидеться, тех, кого я потерял по своим грехам и кто потерял меня - и умерших по плоти людей. Мне кажется, что эта память так же действует, как и с географической картой - и сухой перечень имен в устах священника, читающего мои записки о здравии и упокоении превращается в живую часть души, к которой я прикасаюсь, и это и есть молитва.
Подобно тому, как Солженицын исследовал страну зла и назвал свой труд "Архипелаг ГУЛАГ", я ищу острова милосердия. и удивительно срастаются в архипелаг эти разбросанные по карте точки, разнесенные по шкале времени судьбы. И это не только моя интуиция. Василий неожиданно мне сказал, что он дважды посмотрел "Встречу с Реконью" - и хочется еще раз смотреть. Значит, мы действительно стали каким-то чудом близки. Ведь он никогда не бывал там, но мой опыт стал и ему важен и понятен. Я думаю, секрет тут прост: просто это части Архипелага милосердия, невидимой страны, жители которой безошибочно узнают свою родину - и радостно приветствуют ее.
Я с удивлением и благодарностью оглядываюсь на прожитые в Церкви годы. И уходящие старики уже не трагическая потеря. Кроме веры в общее церковное учение о вечности души есть теперь у меня и эта теплая память конкретных людей... С каждым уходящим стариком что-то меняется для меня в размышлении об этом, ведь если они ждали встречи со своими, то и я могу ждать встречи с ними. К обычному страху прибавляется что-то иное, новое.
Судя по тому, как уходят в грядущую неизвестность эти светлые старики, то, что там, за смертью, для них уже не совсем неизвестность, а нечто ожидаемое, чаемое. Может быть, они не были в состоянии сказать как апостол Павел:
"21 Ибо для меня жизнь - Христос, и смерть - приобретение.
22 Если же жизнь во плоти [доставляет] плод моему делу, то не знаю, что
избрать.
23 Влечет меня то и другое: имею желание разрешиться и быть со Христом,
потому что это несравненно лучше;
24 а оставаться во плоти нужнее для вас."
(Фил.1:21-24)
Но то терпение жизни, которое я видел, было ради Христа. Это относится не только к поминаемой мной Мелании. Я сейчас вспоминаю и ушедшую к Богу за три дня до моего отца Анастасию, нашу пожилую прихожанку, так же любившую меня - у нее тоже было постоянное вопрошание: что я не доделала, что Господь не хочет меня забрать отсюда? Я отвечал ей, как и Мелании - наверное, Вы нужны, чтобы нам, молодым, помочь. С Вами нам лучше. Молитесь за нас. Ведь в нашей суете мы не можем толком и молиться Богу. И они смиренно терпели свои болезни, немощи и неизбежное, наверное, непонимание ближних. И жили за послушание Богу, сколько Он даст сроку.
И послужили Ему в свою меру. Потому что теперь, стоя на Литургии, я слышу слова ектении: "непостыдной христианской кончины жизни нашей, безболезненной, тихой, мирной и безгрешной у Господа просим" - и у меня есть зримый образ молитвы, того, чего я прошу.
Священники люди счастливые, им приходится много увидеть этого, ведь они провожают в последний путь множество людей, в том числе и таких вот светлых, чистых и добрых. Но и нам, грешным. Господь дает в утешение немного приобщиться к ним.
Простите за многословие. Может быть, все это не стоило бы писать, но Господь велел делиться - и я хочу поделиться с вами всем тем, что стоит за моей просьбой о молитве за Меланию и Анастасию.
Прошу молитв о их упокоении.
Простите и
благословите
Д
Комментариев нет:
Отправить комментарий