свящ. Константин Пархоменко. О ЖИЗНИ ПОСЛЕ СМЕРТИ - 2

О бессмертии человеческой души.

Что такое душа?

“Научайтесь встречать смерть без ужаса, как определение Отца Небесного, которое, с Воскресением Христовым из мертвых, потеряло свою грозность!” Так пишет в своем дневнике Моя жизнь во Христе, отец Иоанн Кронштадский.

Смерть – начало новой жизни. Эта жизнь не грозна, не страшна. Какими мы попадаем туда? Что такое душа? Что это значит, сказать, что душа бессмертна? Что после смерти произойдет с нашим телом? Растворится в природном мире, исчезнет?

В традиционном понимании, говоря о составе человека, говорят о том, что человек состоит из тела, души и духа.

Точно так же разделяли на тело, душу и дух существо человека и греческие философы, однако понимание всех этих трех “компонентов” человеческого существа у греков и в Библии принципиально различно. И в этом смысле христианство явилось приемником не греческих философских воззрений, но ветхозаветных богооткровенных мыслей. Дело в том, что для грека (особенно эту доктрину развивал Платон) дух - та же душа, вернее ее высшее начало. И сам дух не является чем то сверхъестественным в человеке, но является частью души, хоть и высшей частью. И так как греки понимали душу, как и тело, лишь иной  формой существования материи, то для них и тело и душа и дух были лишь тремя элементами автономного (от Бога), в своем бытии, человека.

Не то совершенно мы видим в ветхозаветной традиции. Для иудея человек создан из тела и души. Эту душу - энергию жизни Бог вдохнул Духом Святым в момент творения человека: “И вдунул (Бог) в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою” (Быт. 2, 7).

И в каждом человеке есть это дыхание жизни, более того, оно есть и в любом живом существе. И это дуновение, эта энергия жизни существуют все время, пока этого хочет Бог: “Отнимешь дух их - умирают и в персть [землю, прах] свою возвращаются; пошлешь дух Твой созидаются” (Пс.103, 29). Но важно подчеркнуть, что творя человека Бог наделяет человеческую душу (жизненную силу) способностью приобщаться Духу Божьему. Православный богослов Владимир Лосский пишет, что в самый момент творения души в человеке, человек получил нетварную Божественную благодать. “душа получает жизнь и благодать одновременно”, душа получает как бы некую “частицу божества” (св. Григорий Богослов).

Душу человек имеет, как и всякое живое существо. Однако человеческая душа иная, нежели у животного. От Духа Святого мы получаем “божественную струю”, переживание действительного присутствия Духа Божьего в нашей жизни. Давайте назовем это духом. И этот наш дух, причастный своему Родителю, Духу Святому и является высшим измерением человеческого существа. И принадлежит вечности, конечно, не просто душа - жизненная сила с набором психических свойств. Принадлежит вечности как раз дух, бессмертный от Бессмертного, который, правда, выходя из тела износит из тела с собою и душу (протопресв. В. Зеньковский).

Задача жизни человеческой через развитие родственного Богу духа возвысить и облагородить и душу. Через развитие собственного духа и вселение в душу Святого Духа человек перерастает душевного человека (т.е. подобного всякому животному) и становится человеком духовным [8].

Итак, душа человека, как то, что через связь с Духом Божиим стало личностью, жива не сама по себе, а своей причастностью Богу. Об этом свидетельствуют св. отцы и учителя православной веры. Св. Иустин во II-м веке в “Разговоре с Трифоном иудеем” (5-6) повествует о своем обращении так: В поисках истины я сперва пришел к философам и некоторое время был доволен взглядами последователей Платона. “Сильно восхищало меня платоново учение о бестелесном, и теория идей окрыляла мой ум”. Затем Иустин встречает пожилого учителя-христианина. Среди прочих вопросов, затронутых в их беседе, был вопрос о природе души. “Не следует называть душу бессмертной, — утверждал христианин. — Ибо, если она бессмертна, то и безначальна”. Это - тезис платоников. Однако, как мы знаем, Бог один “безначален” и неразрушим и потому-то Он есть Бог. Мир же, напротив, “имеет начало”, а души — часть мира. Было время, когда души не существовали. И значит они сами по себе не вечны и не бессмертны. “Если же душа живет - объясняет Иустину наставник, - то живет не потому, что есть жизнь, а потому, что причастна жизни”. Один Бог есть жизнь Сама по себе вечная и бесконечная; душа же может лишь иметь жизнь как дар от Бога. “Душа причастна жизни потому, что Бог хочет, чтобы она жила, и потому может перестать некогда жить, если Бог захочет, чтобы она не жила более”.

Мы видим с вами очень важную вещ! Допустить бессмертие души для святых отцов, знакомых с греческой философией значит признать “божественность” души. “Сказать “душа бессмертна” для грека то же, что сказать “она нетварна”, то есть, вечна и божественна. Всё, что имеет начало, обязательно имеет конец. Другими словами, греческая философия под бессмертием души всегда понимала ее “вечность”, вечное “предсуществование”. Только то, у чего не было начала, способно бесконечно существовать. Христиане не могли согласиться с этим “философским” положением, ведь они верили в Творение, а следовательно, должны были отказаться от “бессмертия” (в греческом понимании этого слова)” (прот. Г. Флоровский).

Душа не независимое от Бога самоуправляемое существо, но творение Божие, своим бытием она обязана лишь Богу, Творцу.

Соответственно, и “бессмертной” душа может быть лишь по “Божией воле”, то есть по благодати. ““Философская” аргументация в пользу природного “бессмертия” базировалась на “необходимости” бытия. Напротив, утверждать тварность мира — значит подчеркивать прежде всего то, что он не является необходимостью, и, точнее, не необходимо его бытие. Иными словами, сотворенный мир есть мир, который вовсе мог бы не существовать. Это означает, что мир целиком и полностью ab alio [“произошел от другого”] и ни в коем случае не a se [“произошел от себя”]” (прот. Г. Флоровский).

Душа может быть смертной! Но по любви и милости Божией она не умирает. “Душа сама по себе не бессмертна, эллины, но смертна. Впрочем, она может и не умирать” (апологет II-го века Татиан). “Душа не есть жизнь, но участвует в жизни дарованной ей Богом” (св. Ириней Лионский). Итак: когда мы говорим о бессмертии с христианской точки зрения следует помнить, что человеческая душа была некогда (в момент зачатия) сотворена Богом. И бытие души не самоочевидно и не необходимо. Оно обусловлено творческим замыслом Божиим, замыслом Его любви. Однако некогда возникнув, данное бытие — бытие, не содержащееся в природе, — не обязательно преходяще и смертно. “Творческий акт — свободное, но не подлежащее отмене Божие деяние. Бог создал наш мир именно для бытия (Прем. 1, 14). И не может быть отречения от этого творящего повеления. Здесь — ядро парадокса: имея не необходимое начало, мир не имеет конца. Он держится непреложной Божией волей” (прот. Г. Флоровский).

Однако что такое смерть? Это не простое и естественное разлучение души с телом: тело попадает в землю, а душа идут в иной мир, где продолжает жить полноценной жизнью. Если бы дело обстояло таким образом, смерть можно было бы назвать нормой или даже благом. Тогда, смерть мыслилась бы лишь освобождением души из гробницы тела! Но для христиан как уже многократно указывалось - смерть - аномалия, катастрофа! Человек и сотворен не из одной души, но из души и тела. Полноценная задуманная Богом человеческая жизнь - это жизнь души вместе с телом. Единственно достойное решение этой проблемы дает весть о Воскресении Христовом и обещание грядущего всеобщего Воскресения мертвых. Обратившись к истокам христианства, к тому времени, когда кристаллизовалась христианская мысль мы обнаружим, что эта мысль настойчиво и ясно высказывалась уже в первые века. “Если вы встретитесь с такими людьми, которые... не признают воскресения мертвых и думают, что души их тотчас по смерти берутся на небо, то не считайте их христианами” увещевает современников св. Иустин Мученик.

Для отцов Церкви идея о том, что нормальным следует признать развоплощенное, без тела, существование души, казалась абсурдной. В блестящем сочинении “О воскресении мертвых” христианский апологет Афинагор Афинский настаивает, что Бог создал человека для вполне определенной цели — вечного бытия. Раз так, “Бог наделил самостоятельным бытием и жизнью не природу души саму по себе и не природу тела, взятую отдельно, но, скорее, людей, состоящих из души и тела, чтобы обеими частями, с коими люди рождаются и живут, достигать им по окончании земной жизни общей цели; душа и тело составляют в человеке единое живое существо”. Человек исчезнет, утверждает Афинагор, если будет разрушена целостность этой связки, ведь в таком случае личность тоже разрушится. Бессмертию души должна соответствовать неизменность тела, нетление его собственной природы. “Существом, наделяемым рассудком и разумом, является человек, а не душа сама по себе. Следовательно, человек должен всегда оставаться состоящим из души и тела”. Иначе получится не целый, подлинный человек, а лишь части человека. “А вечное соединение невозможно, если нет воскресения. Ибо, если нет воскресения, природа всего человека не сохранится”. Подобные взгляды, согласитесь, совершенно противоположны взглядам греческих философов, для которых тело - обуза для души. Платоники говорят что тело нужно сбросить вон, христиане говорят, что тело обязательно должно соединиться с душой, чтобы человек жил полноценной, Богом задуманной, жизнью.

 “Тело без души — лишь труп, а душа без тела — лишь призрак” - говорит протоиерей Г. Флоровский. Следовательно, смерть и тление тела, можно сказать, стирают из человека “образ Божий”, повреждают изначально задуманную Богом красоту. Именно это и хотел выразить преподобный Иоанн Дамаскин в одном из знаменитых и трогательных погребальных песнопений: “Плaчу и рыдаю, егда помышляю смерть, и вижду во гробeх лежащую по образу Божию создaнную нашу красоту безобрaзну, безславну, не имyщую вида”. “Преп. Иоанн говорит не о человеческом теле, но о самом человеке. Наша красота по образу Божию — не тело, а человек. Он воистину “образ неизреченной славы Божией”, даже если “носит язвы прегрешений”” (прот. Г. Флоровский).

Смерть раскалывает человека на две половины: на душу и на тело. Поэтому единственно приемлемым выходом из этого тягостного и жуткого положения для человека будет воскресение его плоти. Мы с нетерпением ожидаем “искупления тела нашего” (Рим. 8, 23), “потому что не хотим совлечься, но облечься, чтобы смертное поглощено было жизнью” (2 Кор. 5, 4).

И тут следует сказать о событиях сделавших чаемое воскресение человека реальностью. Это события Боговоплощения[9] и Воскресения Христова.

Что такое Боговоплощение. Это пришествие в мир Самого Господа. Но Бог пришел в мир не как потусторонний миру наблюдатель. Бог воспринял человеческую природу на Себя. А то, что соединяется с Богом непременно спасается, приобщается к вечности. И наоборот, то, что бежит от соединения с Богом не может быть спасено.

То, что Бог воплотился, соединился с человеческой природой означает для нее нечто очень важное: для человеческой природы стало возможным спасение и вечная жизнь.

Мы помним замечательные слова св. Григория Богослова: “Невоспринятое неуврачевано, но что соединилось с Богом, то и спасается”. Значит Христос мог исцелить человеческую природу взяв ее на себя. Мог! “Вместо прежней плоти, говорит Златоустый Иоанн, - плоти, которая по естеству своему происходя из земли, была умерщвлена грехом и лишена жизни, Всеблагий Господь, через Единородного Своего Сына привнес, так сказать, другой состав и другую закваску - Свою плоть, которая хотя по естеству такая же, но чужда греха и исполнена жизни”.

Христос исцеляет человеческую природу. От чего? От греха, слабости, душевной вялости... Но как он может вылечить человеческую природу от смертности? Каким образом вывести человеческую природу на новый уровень бытия, как можно ее прославить? Через воскресение! Наша природа, увлеченная водоворотом отпавших от Бога стихий мира сего, космических циклов стала смертной. И Христос, приняв на Себя человеческую природу, природу способную[10] умереть, принял смерть на себя. И когда смерть набросилась на Христа и попыталась погубить Его, как и всех других до Него людей, Он разорвал оковы смерти и воскресил человеческую природу. “Смертию смерть разруши!” Что говорит православное богословие о смерти и Воскресении Христовом? Какой была Его смерть и почему произошло Воскресение? Во Христе были соединены Божество и человечество. Это единство не нарушилось, не разорвалось смертью, а поэтому, “хотя тело и душа разделились между собой, они всё равно остались связанными через Божество Слова, от которого отстранены не были” (прот. Г. Флоровский). “Во Христе смерть входит в Божество и в Нем испепеляется, ибо не находит себе в Нем места” (Вл. Лосский).

Схождение Христа в ад.

Но не только в Себе Иисус преодолел страшные смертные последствия. С самых ранних времен существования Церкви и Евангелисты и святые отцы говорили о некоем таинственном событии последовавшем за смертью Христа. Это событие схождения Христа Спасителя в ад.

Мы лишь иконно, образно можем представить себе чем был ад для душ всех от создания мира умерших людей. Это было темное и мрачное место, вернее темное и мрачное состояние, в котором пребывали души усопших. Самым страшным в аду было гнетущее и непреодолимое, осознание почившими, что разлучение души и тела - навсегда! Лишь некоторые праведники удостоились некоторого приближения к Богу (т.н. лоно Авраамово). Остальные же были отлучены от Бога. Их души не имели животворной силы, которая бы их приобщила к Жизни Создателя.

“Там проявлялась онтологическая немощь души, терявшей в смертном разлучении... бессилие падшей, уязвленной природы” (прот. Г. Флоровский). И вот в эту темницу, в этот ад безжизненности и духовного паралича нисходит Господь и Спаситель. Он сходит в ад, потому что умер, а у всякого умершего человека душа, исходя из тела, попадает в потусторонний мир. Но ад, наивно пытавшийся удержать Богочеловека и Спасителя посрамлен. Почему? Потому что “Хотя Христос и умер как человек и святая Его душа разлучилась в Пречистым телом, однако же Божество Его осталось неразлучным с обоими - я разумею как душу, так и тело. И таким образом одна Ипостась не разделилась на две Ипостаси” (преп. Иоанн Дамаскин). Иначе говоря, Христос был Богочеловеком. В Нем эти два измерения существовали не поглощая одно другим, не сливаясь, но и не отлучась. И когда Христос умер - Его душа и после разлучения с телом продолжала быть душой Богочеловеческой. А не подавится ли ад Богочеловеческой душой, может ли удержать Ее? 

Еще в Ветхом Завете предрекается эта победа над адом: “Открываются ли от страха перед Тобой врата смерти? Привратники же ада, увидев Тебя, вострепетали”, - восклицает Иов (Иов. 38, 17). У пророка Осии читаем: “От руки ада Я освобожу их и от смерти искуплю их. Где суд твой, смерть? Где жало твое, ад?” (Ос. 13, 14)[11].

Христос умирает, но Его душа не может быть удержана адом. Не просто не может быть удержана, ад ее и не коснется, потому что сразу сгорит. Как свидетельствует в день Пятидесятницы, исполнившись Духа Святого ап. Петр: смерти “невозможно было удержать” Христа, “не оставлена душа Его во аде” (Деян. 2, 24,31). В другом новозаветном тексте не просто говорится о схождении Христа во ад, но и о том, как Он проповедовал там и вывел из ада находившиеся там души: “Христос, чтобы привести нас к Богу, однажды пострадал за грехи наши, ...быв умерщвлен по плоти, но ожив духом, Которым Он и находящимся в темнице духам, сошед, проповедал, некогда непокорным ожидавшему их Божию долготерпению, во дни Ноя, во время строительства ковчега, в котором немногие, то есть, восемь душ, спаслись от воды” (1 Петр. 3, 19-21).

Этот текст, - вчитайтесь в него! - говорит об очень важном. О том, что Христос вывел к свету не только праведников, но и грешников, т.е. тех, кто жил в допотопные (предпотопные) времена. О причине потопа священный автор говорит так: “увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время” (Быт. 6, 5). И вот этим, погибшим в водах потопах людям также проповедано освобождение от тьмы ада, они призваны к богоприобщению”.

Что говорится в этих и иных подобных текстах? В них возвещается, что даже не совершенно чистый человек, может после смерти не быть отлученным Богом. А разве не так в нашей жизни? В нас светлое и темное бывает перемешано, духовная ревность, доброта наталкиваются на лень и косность. Мы знаем о добром и вроде хотим творить лишь добро, однако иногда уклоняемся с этого пути. Но и такой человек не закрыт для действия благодати. Если он умирает с покаянием, с сокрушением о своем недостоинстве, его душа в ином мире постепенно, освобождаясь от накипи страстей, выравниваясь в уповании на Бога, смирении, терпении, приобщается Богу[12].

Каждый из людей в свою меру приобщается Богу. О святых людях, канонизированных, Церковь уже и сегодня говорит как о достигших спасения и жизни с Богом. Что касается иных - это тайна промысла Божия. Мы должны доверять Богу и молиться за отшедших и предоставить их праведному Суду Божию, главный закон которого - Любовь.

Итак, схождение в ад и победа над адом.

В современном западном богословии это событие называется Hцllensturm - “штурм ада”. На православной иконе Воскресения Христова, которую полагают в воскресный день в центре каждого храма изображен Христос сходящий в ад. “Христос на этой иконе как будто абсолютно статичен. Он держит за руки Адама и Еву. Он только готовится извести их из места скорби. Подъем еще не начался. Но только что закончился спуск: одежды Христа еще развеваются (как после стремительного спуска). Он уже остановился, а одежды еще опадают вслед за Ним. Перед нами - точка Предельного нисхождения Христа, от нее путь пойдет ввысь, от преисподней - в Небо. Христос ворвался в ад, и сокрушенные им врата ада, разломанные, лежат под Его ногами” (диак. А. Кураев).

И Он выводит к свету богообщения всех находившихся в аде.

Это событие, мыслится Православной Церковью столь важным, что в одном только богослужебном Последовании Честных Страстей Святого и Великого Пятка и Великой Субботы, это событие славится более пятидесяти раз[13]. 

Христос сходит в ад и опустошает его. Если и остался там кто, то лишь по собственной воле, прячась от благодати Божией.

И сегодня христианин не боится смерти. Он знает, что смерть это не исчезновение, не сон в шеоле, это жизнь с любимым Господом. Отчаяние, неизбывная грусть от смерти близких, или от осознания приближения смерти своей - не для христиан. “Имею желание разрешиться и быть со Христом, - пишет ап. Павел, - потому что это несравненно лучше!” (Флп. 1, 23) Для ветхозаветных праведников смерть была страшна, ужасна. И это правильно. До Христа - смерть низводила в ад. После Христа - приобщает к Богу. Если патриарх Иаков боится сойти во гроб, потому, что это печаль (Быт. 42, 38), то божественный Павел говорит: “разрешиться и быть со Христом... несравненно лучше”

 “Смерть еще не упразднена, но беспомощность ее продемонстрирована”, пишет о. Г. Флоровский. Мы умираем в надежде воскресения, умираем лишь на время. “Природа” человеческая исцелена и в будущем, при Втором Пришествии Христом человеческая природа прославится: воскреснет и преобразиться. Некогда воскреснут все и праведные и грешные, воскреснут, чтобы пребывать в вечности вместе с Богом и преображенным мирозданием.

Но если человеческую природу исцелить особенным Божественным действием было возможно, исцелить человеческую волю - невозможно.

У некоторых ранних отцов Церкви мы встречаем идею о том, что в будущем все люди будут спасены Богом и приобщены к благодати. Из авторитетов для Церкви, из святых отцов, самую продуманную и цельную систему такого учения предложил св. Григорий Нисский.

Он писал, что некоторые души противились благодати потому, что не знали Бога, что Он есть Любовь, Красота, смысл бытия и прочее. Представ перед Господом лицом к лицу эти души раскаются в своем неверии и войдут с Ним в общение.

Однако не все так просто. Как замечает протоиерей Г. Флоровский: в подобных размышлениях “проявляется ограниченность эллинистического мироощущения. Для него очевидность решающим образом влияет на волю, то есть “грех” — просто “неведение”. Сознание эллинов должно было пройти долгий и тяжкий путь аскетизма, аскетического хранения и испытания себя, чтобы избавиться от интеллектуалистических заблуждений и наивности и обнаружить бездны мрака в падших душах”.

Уже через несколько веков после трудов св. Григория Нисского в работах преп. Максима Исповедника мы находим продуманный и взвешенный ответ на вопрос о всеобщем спасении.

Этот святой отец учит, что грешники не смогут увидеть Бога ввиду того, что их душа извращена. Добро, свет, в ней отсутствуют. Отсутствует - Божие, присутствует противление Богу и благодати. Когда Бог преобразит весь мир и станет “все во всем” (Еф. 1, 23), тогда это присутствие Божие будет восприниматься грешниками как что-то для них чужое, ужасное, мучительное.

Мы знаем, как и в этом мире душа может бежать от Бога, прятаться от благодати, более того, попирать эту благодать: мучить, убивать, насиловать и получать от этого радость. И укорениться в этой радости от зла. Почему, мы думаем, что приняв определенное душевное направление, человек его легко переменит? Жить в благодати - значит прежде всего хотеть этого. Если человек не хочет - Бог насильно на него воздействовать не будет.

“Мы живем в другом мире — он стал другим после искупительного Христова Воскресения. Жизнь явлена, Жизнь восторжествует. Воплотившийся Господь — Второй Адам в полном смысле этого слова, и в Его лице было положено начало новому человечеству. Теперь несомненно не только окончательное “выживание” человека, но и осуществление в нем Божией цели Творения. Человек сделан бессмертным. Он не может совершить “метафизическое самоубийство” и вычеркнуть себя из бытия. Однако даже победа Христа не навязывает “Вечную Жизнь” противящимся существам” (прот. Г. Флоровский).

Итак, приобщение к вечной жизни, скажем иначе, вообще к Жизни! И тут христианство формулирует замечательную истину: мы не только когда-то, за гробом войдем в эту вечную и блаженную Жизнь, мы уже сегодня можем ее принять, жить в ней. Ап. Павел говорит об этом предельно просто: Христос должен изобразиться в нас (Гал. 4, 19). Христос - глава Церкви, мы - члены Церкви. От головы к телу идут животворные импульсы, токи жизни. И христианин должен включиться в эту жизнь. Через Крещение мы входим в единение со Христом, в этом единении удерживаемся Евхаристией, Таинством Причастия.

В этом суть тайны о жизни души после смерти. И тут естественно пройти в нашем разговоре о смерти и о жизни после смерти дальше. Всегда ли будет душа пребывать в таком внетелесном состоянии?

Конец мира и человека и вечная новая жизнь.

Прошлую главу мы закончили вопросом: Всегда ли будет душа, разлучившаяся в момент смерти от тела, будет пребывать во внетелесном состоянии?

Нет, не всегда, но до времени! До времени воскресения человеческих тел! Что ждет мир за порогом конца мира? Уже в Ветхом Завете Господь приоткрывал завесу над тайной грядущего вечного бытия мира и человека. Пророки учили, что некогда наш мир подойдет к черте, за которой начнутся новая жизнь; закончится земное время и наступит День Ягве (День Господень), новая эпоха. Пророк Исайя. называет это конец дней (2, 2), а в другом месте Исайя (9, 1) противопоставляет первому времени, времени существования нашей Вселенной - последнее время.

Что это такое? Ветхий Завет идет по пути осмысления этой темы. Если до вавилонского плена (IV в. до Р.Х.) это новое время (и новый мир) мыслится в земных категориях (то же небо, та же земля, только в новое время, в новую эпоху), то после возвращения евреев из плена и в ветхозаветном богословии различие между веком грядущим и нынешним становится разительным. Автор творивший около IV в. до Рождества Христова, чьи богодухновенные творения были присоединены к книге пророка Исайи, подчеркивает, что это новое время возникнет только после глобальной трансформации известного нам мира. “Ибо вот, я творю (др.евр. бара) новое небо и новую землю, и прежние уже не будут воспоминаемы и не придут на сердце” (Ис. 65, 17). Напомним, что Библия знает два древнееврейских  глагола творить: бара и аса. Первый означает творение из ничего, второй - упорядочивание уже существующей материи. Например, в рассказе о творении мира в первых главах книги Бытия мы лишь трижды встречаемся с глаголом бара - творением из ничего, творением чего-то принципиально нового, что никогда не существовало. Это рассказ о творении первовещества - материи, из которой в дальнейшем организуется наш мир (Быт. 1, 1), указание на творение живой клетки - жизни (Быт. 1, 21). Наконец, Бог творит как нечто новое человека: “И сказал Бог: сотворим человека по образу нашему, по подобию нашему” (Быт. 1, 26). (Во всех остальных случаях употребляется аса).

То, что в рассказе о преображении космоса в результате активного Божественного вмешательства в земную историю сказано “бара”, означает, что мир подвергнется самому подлинному изменению, как говорит Церковь - преображению. Это будет радикальное событие претворения космоса, его воссоздания. Грех и зло исчезнут, Бог будет во всем.

Пришествие Христово подводит нас к самой черте разделяющей ветхий космос и грядущий, ожидаемый, преображенный.

Спаситель постоянное подчеркивает, что приблизился День Господень, который так ожидали евреи. “Исполнилось время и приблизилось Царствие Божие: покайтесь и веруйте в евангелие” (Мк. 1, 15). Эта эпоха еще не наступила, но приблизилась! Суд (т.е. разделение людей на наследующих вечную жизнь и отверженных от нее) уже начался. Христос говорит: “Ныне, независимо от закона, явилась правда Божия, о которой свидетельствуют закон и пророки” (Рим. 3, 21). Помните, Христос плачет над Иерусалимом, что тот не познал, что его посетил Бог (Лк. 19, 44). Это очень важно. Значит с момента пришествия Христова наступают эсхатологические, последние времена. Промедление подобно смерти. Мы должны понять, что нас посетил Бог, что мы поставлены перед выбором быть с ним, или отвергнуть Его.

Пророки и апокалиптики Ветхого Завета говорили, что наступление Дня Господня произойдет с шумом, громами и природными катаклизмами. Но пока ничего этого нет. Преображение мира начинает осуществляться неприметным образом. Пока это время продолжается, еще можно что-то сделать. Потом будет суд. Всякая неправда будет истреблена и преображенный мир войдет в фазу вечного и блаженного пребывания со своим Создателем и Спасителем.

Каждый из нас призывается Христом жить в этом мире, но жить с памятью о том, что скоро наступит иная жизнь. Мы живем как бы предвкушая уже вечную и блаженную жизнь. Для апостолов Христовых несомненно, что обращение к Евангелию является для человека сменой ориентиров. Христианин уверен, что нынешний мир и нынешняя жизнь, это не весь мир и не вся жизнь. Мы стоим накануне перехода от мира нынешнего к миру грядущему, от мира искаженного грехом и гибнущего к миру новому, грядущему, к миру Божественного замысла. Но наша вера не статична. Мы не просто отвлеченно верим в то, что наш мир некогда прославится Богом. Мы не сторонние наблюдатели того, как этот мир гибнет.

Изображая наступление Царствия Небесного Библия пользуется выразительными и даже страшными образами. “Господь, - как говорят пророки, - с огнем произведет суд” (Ис. 66, 16).

Однако, мы помним и то, в Библии события относящиеся к Спасению, почти всегда описываются через активное участие космоса. Описывая преображение мира в грозных образах суда и пламенного возмездия, священный автор пишет не репортаж с места событий. Его цель - показать силу и могущество Божие, а также то, что правда Божия и Его замысел о мире восторжествуют.

Бог Сам сотворил этот мир. И Бог так любит этот мир (не только человека, но весь мир, все живое), что пришел на Землю и стал Человеком. Значит невозможно и подумать, что мир наш совершенно исчезнет, сгорит! Изменится - да! Все зло и среди него законы распада и гибели Вселенной исчезнут. Но сам мир, сама наша Вселенная не исчезнет. Она трансформируется, все же доброе получит свое место в обновленном мироздании.

Сегодня Вселенная остается в ожидании своего нового рождения. Мы “знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; и не только она, но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего” (Рим. 8, 22-23).

Итак: чего ждет Вселенная, что обещается человеку Священным Писанием и Преданием Церкви?

Воскресение. Воскресение человека в новом прославленном теле.

Церковь идет к концу нашего времени, чтобы явилась вечность. Но если при наступлении Дня Яхве космическое время упразднится, то время Церкви лишь перейдет на новый уровень. Важно, что уже сейчас, во времени Церкви содержится как в капсуле вечность.

Мы и сейчас уже причастны вечности, только не в полноте. Об этом говорят тексты, что мы уже воскресли со Христом (Рим. 6, 3), что Спасение уже дано (Еф. 2, 5). Или, замечательные слова: “Ибо жизнь явилась. И мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам” (1 Ин. 1, 2). Эта Божественна Жизнь явилась к нам! Это не красивые обороты речи. Возможность благодатного единения с Господом уже доступна. Стыть сыном или дочерью Божиими, воспринять в себя огненную силу Духа Святого - реально!

Христос воскресает и уврачевывает нашу плоть. Воскресение Христа (первенца из умерших) означает отныне, что и все люди воскреснут. Это акт уврачевания нашей природы во втором Адаме. И если мы принимаем сегодня Христа как Путь (Ин. 14, 6) нашей жизни, то уже сегодня, вечность и благодать начинают входить в нас. После смерти мы, жившие с Богом, лишь переселимся на недолгое время еще ближе к Богу, а после всеобщего воскресения обретши новые тела,  воссядем с Ним на Небесах. Мир войдет в вечное состояние блаженного пребывания обоженного творения в единстве со своим Создателем.

Но возможно ли это чудесное восстание из мертвых? Послушаем богогласного Кирилла Иерусалимского: “Где были мы, ныне говорящие и слушающие, сто или двести лет тому назад? Или ты не знаешь, что мы рождаемся из слабых, безобразных и одновидных веществ? И однако из этого “одновидного и слабого” вещества образуется живой человек; из этого слабого, получившего плоть, образуются крепкие нервы, ясные глаза, ноздри для обоняния, уши для слышания, язык для слова, сердце бьющееся, образуются руки для работы... И это слабое становится человеком - корабельщиком, строителем, архитектором.., правителем, законодателем и царем” И святой отец заключает: “Бог, создавший нас из бесформенных веществ и претворяющий в тело таким образом ничтожнейшее, разве не может Он вновь воскресить умершее тело? Тот, Кто создал творение, прежде не существовавшее, разве не может воскресить тело существующее, но умершее?”

По словам одного замечательного дореволюционного пастыря “Богу легче, удобнее собрать прах тела человеческого, рассеяный по лицу земли, нежели нам собрать платье наше, раскиданное по комнате”.

Каким будет воскресшее тело? В первом послании к Коринфяном св. ап. Павла (15 гл.) нам завещаны драгоценные мысли апостола на эту тему. Ап. Павел говорит, что это великая тайна. Но если пойти дальше и спросить: а все же.., понять нам это поможет образ посеянного в землю зерна. Зерно умирает, истлевает. Но из него выходит прекрасное растение. Так же и тело Христа положенное во гробе не просто исчезло, но претворилось в нечто новое. Христос проходил сквозь запертые двери, Он мог исчезать и появляться.., Он мог оставаться неузнанным! Вывод ап. Павла: Это был тот-же Христос,, но в ином, прославленном теле.

Подобное Христову Воскресшему Телу, получим тело и мы в тот день и миг, когда Господь воззовет Вселенную к новой жизни. Наши новые тела будут материальны, но материальны по-новому, материальны преображенной небесной, если можно так сказать, материей. Это будет переход к новому, возвышенному состоянию, как сказал об этом ап. Павел: “сеется тело душевное, восстает тело духовное” (1 Кор. 15, 44) и наши тела “утончатся и одухотворяться таким образом, что станут почти нематериальными” (св. Григорий Палама).  

И еще: Следует помнить, что самое главное - не пассивное ожидание загробной жизни и чаемой “весны наших тел” (Минуций Феликс II в.). Многие говорят: “я, конечно верю, что вечная жизнь существует на самом деле”. Но самое главное - не умственное признание, но жизнь по этой вере.

Двадцатисемилетний молодой священник Иоанн Сергиев читает Первое послание к Коринфянам, 15-ую главу, 53-й стих: “Подобает тленному сему облещися в нетление и мертвенному сему облещися в безсмертие”. И хватает перо и записывает: “Боже мой! Какое чудное превращение уготовляешь Ты нашим телам. Мое тело из тленного и преходящего обратится в нетленное и вечное, из смертного и удоборазрушимого в бессмертное и никогда, во веки веков, ничем не разрушимое. Итак, мне, земле и пеплу, предстоит вечное бытие? Так, вечное, но оно может быть двоякое: блаженное или мучительное. Господи! Ими же веси судьбами спаси мя, недостойного рада Твоего!” (Дневник о. Иоанна Кронштадского. 1856-1858. Кн. 1.)

И этот молодой священник живет так, чтобы до неба возвысить “землю и пепел” своего естества.

А мы? Что мы скажем Господу, когда окажемся перед Ним. Когда тело наше будут безуспешно реанимировать в больнице, когда будут рыдать наши родственники и друзья.

Переиграть, что-то исправить будет поздно. Мы родимся в другую жизнь. Родимся, чтобы жить, или... чтобы умереть? Как пишет современный православный богослов: “Следовательно, то, к чему мы должны стремиться, - это не воскресение и бессмертие, которое так или иначе будет нам дано. То, чего мы должны искать, - это воскресение во славе, дерзновении и приобщении к Вечному Богу” (Н. Василиадис).

Жизнь перед лицом смерти.

Память смертная

Жизнь в воскресшем и прославленном теле, Бог, приобщающий к Себе весь мир. Но это - в грядущем. Пока мы живем на этой земле, в этом мире. Мы радуемся этой жизни, но не полагаем в ней своего упования. Впереди - вечность. А если вечная жизнь существует, то как мы должны прожить ее?

В нашу жизнь, как соль в пищу, должна быть привнесена память о неминуемой смерти и о жизни по ту стороны этой жизни.

Часто во время отпевания в храме я вижу, как люди водят глазами по сторонам, вертят в пальцах свечу, зевают. Перед ними лежит раскрытый гроб. Это как напоминание, как колокольный набат – и с тобой будет так же, здесь сейчас мог лежать и ты… Но в глазах скука и вялость. Казалось бы  смотри, впитывай что сейчас делает священник, что он говорит, как и о чем поет хор. Разве не интересно (пусть даже так, лишь интересно!), как провожают твоего друга или родственника в вечность? Я могу понять тех, кто часто бывает в храме и присутствует на отпеваниях, но большинство людей приходят туда крайне редко. Разве ничего не затрагивает в тебе каких-то струн души. Разве так уж “все равно” что будет после смерти?

Мне сложно представить что думают о смерти неверующие люди[14]. Как возможно жить, если над радостью нашей жизни, домокловым мечем висит смерть со своей холодной могилой или раскаленной печью крематория?..

Если нет вечной жизни, то нужно заставить себя не думать о смерти. Слишком страшно жить: обнимать любимого человека, играть с ребенком, слушать музыку, впитывать в себя аромат листьев, деревьев, трав, земли, снега.., любоваться окружающим нас миром. Неверующий человек понимает, что все это, и иное, даже самое прекрасное, лишь тень, мираж... Это как причудливый и случайный морозный узор на стекле жизни. Пройдет некоторое время и узор растает, растечется грязными каплями. Если живешь только этой жизнью, значит надо цепляться за нее, удерживать эту жизнь. Не то для людей знающих, что душа войдет в вечность.

Вечность есть, а значит, еще живя на земле,  следует стремиться к нравственной чистоте и правде Божией, чтобы быть достойным вечной жизни. Христиане не боятся смерти. Христиане боятся лишь нравственной смерти, когда потеряна и гибнет душа.

Смерть - неумолимый факт нашей жизни. Прятаться от нее, бежать от нее, не думать о ней, все равно, что прятать голову в песок. И святые отцы не преувеличивали, когда говорили, что вся наша земная жизнь должна быть подготовкой к смерти. Правильнее сказать иначе: надо готовиться не к смерти, надо готовиться к вечной жизни. В одной из антирелигиозных брошюр советского времени я прочитал, что верующие всю жизнь живут как бы “на чемоданах”. Хорошо неверующему: он хозяин этой жизни, он живет и не задумывается о смерти, потому что уверен, что со смертью все заканчивается.

В этой брошюре, где так выразительно говорилось о мыслях и чувствах человека не верящего в потустороннее бытие ничего не говорилось о чувствах и настроении тех, кто в такую жизнь верит. А сказать тут есть о чем. Да, христианин верит, даже больше, знает, внутренним опытом несомненно чувствует, что смерть это не конец, это п е р е х о д! Так именно “Переход” назвал свою книгу о жизни после смерти известный духовный писатель П. Калиновский. Смерть это переход к иной, большей, пространнейшей, более насыщенной и полноценной жизни.

И здесь, в этом мире, наша душа касается Бога, чувствует красоту, радость, смысл бытия... Но там это будет неизмеримо больше. Ап. Павел писал: “Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан” (1 Кор. 13, 12)[15].

Ап. Павел же уверяет нас, что и потусторонний мир, общение с Богом несравненно прекрасней даже самых смелых предположений. Но что из этого мира достойно вечность. На что, пока мы живем здесь, в этом мире мы должны обратить самое пристальное внимание?

Милый друг, иль ты не видишь,

Что все видимое нами -

Только отблеск, только тени

От незримого очами?

Милый друг, иль ты не слышишь,

Что житейский шум трескучий -

Только отклик искаженный

Торжествующих созвучий?

- писал Владимир Соловьев вдохновенно.

Но что является подлинной ценностью? Философ так заканчивал свое стихотворение:

Милый друг, иль ты не чуешь,

Что одно на целом свете -

только то, что сердце к сердцу

Говорит в немом привете?

Здесь самым главным, единственно подлинным на целом свете русский мыслитель объявляет любовь.

Действительно, любовь это то, что никогда не закончится. “Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится” - уверяет нас ап. Павел (1 Кор. 13, 8).

Вечность это блаженное пребывание людей в единстве любви с Богом и друг с другом. Вот то самое главное, что существует в мире - гармония единства и любви

Как отмечают святые отцы, после грехопадения Адам и Ева узнали, что они наги (Быт. 3, 7). Но ведь они были и раньше нагими?.. Были, - говорят отцы Церкви, - но тогда и Адам и Ева не смотрели на себя, они смотрели друг на друга и собственной наготы не замечали. То, что прародители обнаружили свою наготу говорит о том, что они вместо того, чтобы смотреть на другого, стали смотреть на себя. Грехопадение внесло в отношения людей отъединенность и эгоцентризм. И уже в детях Адама и Евы это привело к вражде людей, ненависти и убийству. Каин убивает Авеля. От того чтобы смотреть лишь на себя, себя ставить в центр Вселенной и до убийства - один шаг.

Именно поэтому исполнение замысла Божия, состоит в том, чтобы созидать мир и любовь между людьми, служить делу любви. “Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими” (Мф. 5, 9) и “по тому узнают все, что вы Мои ученики, - говорит Христос, - если будете иметь любовь между собою” (Ин. 13, 35). 

Любовь - это отношения между людьми. Часто эти отношения становятся поверхностными, лживыми. Часто отношения между людьми строятся по принципу более или менее терпимого сосуществования. Терпимого, но отстраненного, равнодушного и холодного.

Вот этого не должно быть. Следует помнить, что общение с другим человеком - драгоценный дар нам от Бога.

По-настоящему это может пережить человек на какое-то время оторванный от общения с людьми: заключенный в одиночной камере, путешественник, моряк. Встреча с любым человеком если не видел продолжительное время человеческого лица становится радостью, счастливым событием.

Вот таким событием должна быть и любая наша повседневная встреча с человеком. Отцы Церкви писали: нужно жить каждую минуту нашей жизни так полноценно, так насыщенно, будто это последняя минута, будто другой уже не будет. Таким же должно быть и наше отношение к живым. Так любить, так отдавать себя, словно это последняя встреча: последние слова, последнее пожатие рук, последний поцелуй. И тогда, если встреча действительно окажется последней не будет ужаса от того, что не успел досказать, долюбить...

Любить других, другого, именно каждого другого, а не абстрактных других, человечество.

Любить, не медля, потому, что мы живем и не в прошлом и не в будущем, а в эту минуту. Иной минуты может и не быть…

Мы говорим о подготовке к смерти.

И мы напоминали то, о чем говорит нам Церковь ежедневно - об ответственном и бережном отношении к каждой минуте общения, которую нам подарил Бог. Как верно заметил Мандельштам: “Когда бы не смерть, то никогда бы // Мне не узнать, что я живу”.

Зная, что смерть может подвести черту под всеми нашими земными делами, любую секунду, начинаешь ценить жизнь, беречь жизнь.

Если бы меня попросили сказать, какая фотография, какой кадр оказал на меня в жизни самое большое значение, я вспомнил бы маленькую черно-белую любительскую фотографию “поймавшую” священника Александра Меня. Он, видимо, куда-то спешил. Мне кажется, на требу, потому что был в рясе и с портфелем. Отец Александр смотрел на часы. И я вспомнил его слова: надо спешить, времени мало.

Он чувствовал, именно чувствовал, иного слова не подобрать, что времени мало. А сделать здесь, на земле, нужно так много…

И правда, есть люди, которые за малое количество лет жизни успевают многое, очень многое. Не потому, что время для них растягивается, а потому, что они дорожат временем. Потому, что он научились пользоваться временем, не проводя его в пустую[16].

Часто можно услышать, что верующие люди признают загробную жизнь, потому, что эгоистично и трусливо боятся исчезнуть, уйти в небытие. Это не так. “Протест против полного умирания, это скорее протест против исчезновения любимого” (П. Туане). Любовь наша противится смерти, но не через то, что мы изобретаем лекарства продлевающие жизнь. А через то, что в результате любви между любящими устанавливаются такие узы, которые разорвать смерть не сможет. В драме Габриэля Марселя “Смерть назавтра” мы находим об этом замечательные слова.

В разгар жестокой окопной войны под Верденом (1917 г.) один французский солдат отправляется на побывку домой. Потом он должен вернуться на фронт, и поэтому всем ясно, что эта поездка домой скорее всего окажется последней. Его жена тоже понимает это и накануне возвращения мужа на фронт отказывается спасть с ним: разделить супружеское ложе с мужем, который завтра будет мертв для нее - святотатство. Ее брат, узнав об этом упрекает ее: “Жанна, того, кто жив сегодня, ты приносишь в жертву тому, кто умрет завтра. Прежде времени почитая его как мертвого, ты не способна принести счастья человеку из плоти и крови, который тебя желает. И почему, уж не из желания ли приготовиться к менее горькому вдовству? Жанна, поверь мне, такое отношение и есть настоящая измена. Любить - это значит сказать любимому: “Любовь моя, ты не умрешь!” “Ты не умрешь” - эти слова побеждают смерть. Смерть пытается разорвать узы сердечной и душевной близости, нежности между людьми, но настоящая любовь никогда не предаст, не откажется от любимого. Молитвенное общение с умершими и есть эта связь любви.

Поэтому верующий и по-настоящему любящий не боится смерти ни для себя ни для любимого. Смерть - это лишь краткий период зримой разлуки. Но эта разлука не подлинна. Связь душ сохраняется, общение не прерывается.

И все же надо спешить… спешить любить. У Габриеля Маркеса в романе “Любовь во время чумы” есть очень выразительный эпизод. Автор рисует перед нами жизнь двух супругов, стариков, проживших вместе больше пятидесяти лет. Муж, старый доктор, человек эмоциональный, который любит свою жену и говорит ей это. Жена тоже сильно любит супруга, но она эмоционально сдержана, можно даже сказать, прохладна с ним. О своей любви она не говорит. Она любит затаенно. И вот муж случайно падает с дерева и умирает. Он лежит и понимает, что сейчас для него жизнь закончится. Его единственная мысль, успеть бы сказать жене, как он любит ее. К умирающему бежит жена. Она также думает – успеть бы сказать, что всю жизнь она его сильно любила. Муж шепчет: один Бог знает, как я тебя любил… И умирает. Жена не успевает этого сказать.

И для нее это настоящая катастрофа.

Так вот нужно так относиться к близким, чтобы мы не плакали потом, что не успели сказать, не успели показать, как мы любим.

Я знаком с людьми, потерявшими близких людей. Вернее было бы сказать не потерявшими, потому что никакой потери любимого нет, а разлучившимися. И многие из этих людей чувствуют с почившими реальную связь. Телесная смерть не преграда для общения.

Однажды я общался с женщиной у которой недавно умер единственный двадцатипятилетний сын. Об этой смерти я узнал случайно - мы говорили на совершенно посторонние бытовые темы. И тогда я постарался рассказать этой женщине что такое смерть в христианском понимании и как после этой смерти сына она должна строить свою жизнь. Но женщина прервала меня словами: “не напоминайте мне об этом. Я постаралась забыть об этом, только забыла, а Вы вновь меня возвращаете к теме смерти”. Мне кажется, что в словах этой женщины мы встречаемся с большой неправдой. Смерть наших близких возвращает нас не к теме похорон, ставшему отныне навсегда страшным густому цветочному запаху и рыдающим трубам похоронного оркестра. Смерть наших близких возвращает нас к реальности той жизни. от которой мы часто в суете уходим. Смерть нас возвращает к ценностям вечным и нетленным. Смерть учит жить этим вечным. Смерть самых любимых тебе людей дает возможность прочувствовать какая наша жизнь преходящая, зыбкая, суетная. Пережив уход любимых в иной мир начинаешь думать о ином мире и жить его жизнью, его ценностями.

Христианин обязан помнить о смерти, потому что эта память смертная сообщает жизни особый ритм. Раз мир идет к некоей цели, свершению, раз мы в этом мире являемся проводниками Божественной воли, мы воины Божии со злом, с демонизмом, значит нужно трудиться в этом направлении всю, Богом отмеренную нам жизнь.

Перед лицом любимых людей, ушедших в иной мир мы должны совершать свою христианскую жизнь, до конца честно, до конца искренне. Потому что впереди нас ждет встреча навсегда, которую уже больше ничто и никто не прервет и мы должны готовиться к этой встрече и быть достойны ее.

Убеждая эфесских христиан не ослабевать на пути их духовной жизни ап. Павел призывает их жить “дорожа временем, потому что дни лукавы” (Еф. 5, 16).

Это замечательное напоминание. “Разве не обманывает нас время? - спрашивает митрополит Антоний Сурожский. Разве не проводим мы дни своей жизни так, будто наскоро, небрежно пишем черновик жизни, который когда-то перепишем начисто; будто мы только собираемся строить, только копим все то, что позднее составит красоту, гармонию и смысл? Мы живем так из года в год, не делая в полноте, до конца, в совершенстве то, что могли бы сделать, потому что “еще есть время: это мы докончим позднее; это можно сделать потом; когда-нибудь мы напишем чистовик. Годы проходят, мы ничего не делаем, - не только потому, что приходит смерть и пожинает нас, но и потому, что на каждом этапе жизни мы становимся неспособными к тому, что могли сделать прежде. В зрелые годы мы не можем осуществить прекрасную и полную содержания юность, и в старости мы не можем явить Богу и миру то, чем мы могли быть в годы зрелости. Есть время для всякой вещи, но когда время ушло, какие-то вещи осуществить невозможно”.

Если мы оглянемся на себя мы заметим как ненаполненно, ненасыщенно живем. Не в смысле впечатлений или информации (их бывает более чем достаточно), а в смысле реального развития души. Бывает, что пролетает день, неделя и мы ловим себя на мысли, что ничего настоящего за это время не делали. Никак не потрудились для того что бы мир стал лучше, не преумножили духовные свои богатства.

Мы тратим время неоправданно беспечно. И когда, вдруг, оказывается его мало как мы об этом жалеем.

У современного немецкого автора Генриха Беля об этом есть замечательный рассказ - “Поезд прибывает по расписанию”.

Некий молодой человек 27 лет, - немец, едет на войну. Идет 1943 год. Немецкие войска терпят одно поражение за другим и на войну призываются все немцы призывного возраста.

И вот молодой человек садится в поезд, который идет на фронт. Поезд полон солдат. Многие пьяны. Крики, песни, слезы девушек, расстающихся с любимыми. Молодого человека (его зовут Андреас) провожает друг - католический священник. Они обнимаются, говорят слова прощания. И вдруг Андреаса, словно током поражает мысль, даже не мысль, а чувство, отчетливое чувство, что больше в его жизни ничего не будет. Все для него скоро закончится, скоро он умрет.

Андреас пытается мысленно заглянуть в будущее; он мысленно представляет себе завтра, послезавтра, он представляет город Львов, куда через четыре дня приедет.., но дальше темнота и бездна. Дальше нет будущего. Он понимает, что осталось жить всего несколько дней. Это опять же не было предположением, это было ощущением, реальным и полноценным. Через четыре дня, примерно между Львовом и селом Черновицами, куда он направлялся, его не станет в живых, для него все закончится.

Когда он спит, ест, смотрит вокруг, он понимает, что это в последний раз. И оттого он начинает ценить эти мгновения. Каждая секунда оказывается наполненной прекрасным, светлым переживанием ЖИЗНИ. Это то, что многие из нас, с вами, по своей невнимательности и не замечают. Знаете, как на фотоснимке, которому многие годы. Когда-то, особенно если мы не позировали, а были схвачены объективом неожиданно, мы не думали об этом мгновении, а оно вот, здесь, осталось. И спустя время мы смотрим, всматриваемся и вдруг открываем ТО ВРЕМЯ. Раньше мы этот момент жизни не замечали, жили себе и жили и вдруг его схватили и сохранили. И глядя на фотоснимок вспоминаешь тот запах, ту погоду, свои мысли, чувства, переживания, свет, или может быть леденящую пустоту или темень души. Тогда этого не заметил, не остановился, а теперь вот, возвращаешься и чувствуешь благоговейный трепет перед тайной этого мгновения, данного тебе Богом. И понимаешь, что такого уже больше никогда не будет.

О схожем опыте благоговения перед каждым фрагментом отмеренной нам Богом жизни свидетельствовали и те, кто пережил страшные дни заключения в камере смертников.

Передо мной книга: “Записки смертника”. Ее автор петербургский священник Михаил Чельцов, бывший в двадцатые годы XX века настоятелем того собора, в котором я сегодня, имею радость и честь служить: Собора Святой Живоначальной Троицы лейб гвардии Измайловского полка.

Он пробыл в одиночной камере смертника, ожидая казни 40 дней[17]. Позже описал их: день за днем. Запомнилось все, каждая деталь, настолько густым, многоценным казалось время этих дней. Это страшный документ, документ-исповедь человека, главной темой которого является благодарность Богу за каждый миг жизни.

Неожиданные смерти, катастрофы, всегда нас ставят лицом к лицу перед фактом нашей хрупкости и непредсказуемости жизни. Происходят катастрофы, террористические акты, эпидемии и природные катаклизмы, наконец, невнимательность, или небрежность врачей, да и непредсказуемая болезненность нашего организма - все это в мгновенье может поставить точку в человеческой жизни. В нашей жизни, или жизни дорогих нам людей.

И с одной стороны - это страшно. Страшно, что можно не успеть сделать то, что задумал, что планировал. С другой стороны  - это прекрасный урок нам с вами о том, что жить следует так, как если бы через минуту для нас наступила смерть. Помните, этот прекрасный древний пример. Один из западных подвижников-монахов размышлял над темой Суда Божьего. И вот он бродил по улицам, смотрел на людей и думал, как можно жить, дышать, смеяться, если вдруг узнать, что сейчас грянет Страшный Суд.

И этот подвижник увидел мальчика, который в тени играл в мяч. Монах подошел к мальчику и спросил: “вот ты тут играешь в мяч, а что бы ты стал делать, если бы узнал, что через минуту наступит Конец Мира?..”. Мальчик посмотрел на аскета, улыбнулся и сказал: “продолжал бы играть в мяч”...

И подвижник воскликнул: “это мальчик воистину говорит Божью правду, жить действительно надо всегда как бы в преддверии Суда...”.

Смысл истории, думаю понятен: чтобы ты не делал делай это так, чтобы быть готовым сейчас же предстать перед лицо Божие; заниматься своими делами следует так, чтобы это было не чуждо вечности, чтобы не стыдно было предстать с этим делом на суд Господа. Это относится ко всему в нашей жизни.

Здесь просто невозможно не привести слова митрополита Антония (Блюма) из его книги “Жизнь. Болезнь. Смерть”. “Подумайте, - пишет владыка Антоний, - каков был бы каждый момент нашей жизни, если бы мы знали, что он может стать последним, что этот момент нам дан, чтобы достичь какого-то совершенства, что слова, которые мы произносим – последние наши слова, и поэтому должны выражать всю красоту, всю мудрость, все знание, но также и в первую очередь – всю любовь, которой мы научились в течение своей жизни, коротка ли она была или длинна. Как бы мы поступали в наших взаимных отношениях, если бы настоящий миг был единственным в нашем распоряжении и если бы этот миг должен был выразить, воплотить всю нашу любовь и заботу? Мы жили бы с напряженностью и с глубиной, иначе нам недоступными. И мы редко сознаем, что такое настоящий миг. Мы переходим из прошлого в будущее и не переживаем реально и в полноте настоящий момент”.

И далее владыка Антоний пишет: “Если бы мы сознавали это, как бы мы относились друг ко другу, да и к себе самим? Если бы я знал, если бы вы знали, что человек, с которым вы разговариваете, может вот-вот умереть, и что звук вашего голоса, содержание ваших слов, ваши движения, ваше отношение к нему, ваши намерения станут последним, что он воспримет и унесет в вечность – как внимательно, как заботливо, с какой любовью мы бы поступали!.. Опыт показывает, что перед лицом смерти стирается всякая обида, горечь, взаимное отвержение. Смерть слишком велика рядом с тем, что должно бы быть ничтожно даже в масштабе временной жизни.

Таким образом, смерть, мысль о ней, память о ней – как бы единственное, что придает жизни высший смысл. Жить в уровень требований смерти означает жить так, чтобы смерть могла прийти в любой момент и встретить нас на гребне волны, а не на ее спаде, так, чтобы наши последние слова не были пустыми и наше последнее движение не было легкомысленным жестом”.

В связи с этим я вспоминаю о двух потрясших меня встречах. Однажды в один день мне пришло совершить два отпевания с интервалом в двадцать минут.

Оба умерших были моими знакомыми.

Знакомыми неожиданными.

Первая, женщина в возрасте 95 лет (!) за две недели до этого причастилась у меня после 85 лет перерыва в церковной жизни. Эта женщина родилась до Октябрьской Революции и тогда же ее крестили и, по обычаю, причащали. Но после революции сама девочка не выказывала желания ходить в храм, не настаивали и родители. Девочка стала неверующим человеком и так всю жизнь и прожила. Уже к закату своих дней, осмысляя всю прожитую жизнь, все сделанное и несделанное, эта старушка глубоко раскаялась. Несколько лет эта пожилая женщина молилась, думала о Боге, однако не имела возможности покинуть квартиру, чтобы пойти в храм. Ее душа окончательно созрела в христианском смысле и она попросила свою племянницу, семидесятилетнюю женщину, пригласить к ней священника.

Когда я старушку исповедал и причастил и потом, когда мы на кухне пили чай, она говорила, что это для нее счастливый день - день возвращения к Богу. Через две недели она умерла. Тихо и с радостью.

Второй человек, которого я отпевал через двадцать минут в тот же день, в который я отпевал эту старушку, был двадцатишестилетним юношей.

У него был порок сердца и он пришел в храм за три дня до своей смерти.

В тот день, когда он пришел, он подошел ко мне, попросил с ним поговорить и сказал, что разговор будет серьезным и для него очень важным. Я спросил, есть ли у него время? “Есть, я подожду”. Этот день выдался на редкость насыщенным. Было много дел в храме, приходили с вопросами люди. Словом, у меня не было для разговора с молодым человеком и пяти минут. Но вот, наконец, эти минуты появились. Я подсел к молодому человеку и спросил кто он и о чем он хотел побеседовать.

Молодой человек начал рассказывать о своей жизни, о бурной безбожной молодости. О том как он состоял в одной из сект и, наконец, пришел к Богу и истинному боговедению. Сказал, что он много искал и вот сейчас его сердце целиком занято православием, он хочет даже, может быть, уйти в монастырь. Мы с ним беседовали какое-то время, я рассказал о православии о смысле жизни для православного человека о радостях этого пути и о искушениях.

Мы договорились встретиться через несколько дней, за Божественной литургией, и я дал этому человеку задание – посидеть, подумать и написать исповедь за всю жизнь. Тщательную и серьезную - “С этой исповеди и первого причастия начнется Ваша новая жизнь”!

Но в назначенный день он не пришел. Пришел его знакомый который рассказал, что этот молодой человек умер, умер внезапно от сердечного приступа.

Он умер за письменным столом, когда закончил свою исповедь – написал целую тетрадку.

Когда этого молодого человека – Александра, отпевали, мама дала мне тетрадку с исповедью. Я ее прочитал, разорвал и положил в гроб.

Господь дал этому молодому человеку покаяться в прежней жизни, прийти в храм, приступить поистине к новой жизни.

Потрясающие примеры (подобных примеров приходилось мне наблюдать немало) того, что Господь, видимо, ждет покаяния человека. Он не хочет смерти Грешника, но какими-то неведомыми путями подводит того к переосмыслению жизни, к покаянию…

Тикают часы. Раз заведенные они “непрестанно идут и, хотя спим, или бодрствуем, делаем или не делаем, непрестанное движение имеют и приближаются к пределу своему. Такова наша и жизнь – от рождения до смерти непрестанно течет и убавляется; упокоеваемся ли трудимся, бодрствуем, или спим, беседуем с кем, или молчим, непрестанно течение свое совершает и к концу своему приближается, и и уже к концу ближе стала, чем вчера и третьего дня, - сего часа, нежели прошедшего. Так нечувствиетельно житие наше сокращается! Так проходят часы и минуты! А когда окончится цепочка, и перестанет ударять маятник, не знаем того.

Промысл Божий скрыл от нас это, да всегда готовы будем к исходу, когда ни позовет нас к Себе Владыка наш Бог. Блажен тот, его же Господь обрящет бдяща (Лк. 12, 37). Окаянен тот, кого Он в греховном сне погруженным обрящет! (Св. Тихон Задонский)

Мой близкий друг, священник, серьезно болевший и стоявший на грани смерти рассказал, что врачи не хотели говорить ему правду: будет ли он жить или умрет. Этот священник уверял врачей, что он не боится смерти, он просто хочет знать, сколько еще ему осталось времени жить. Знать, чтобы успеть подготовиться? Но врачи скрывали это, руководствуясь некой врачебной "гуманностью". И вот эта ситуация показывает нам как на самом деле люди избегают лицом к лицу становиться перед смертью. Убегают от смерти, избегают темы смерти до последнего. Вместо того, чтобы открыться опыту смерти. Чтобы он стал опытом близким, знакомым тебе, чтобы смерть была не внезапной досадной трагедией, а способом приобщиться к чему-то очень важному.

Замечательный пример на эту тему мы встречаем у митрополита Сурожского Антония. Владыка рассказывает о пережитом им опыте, трагичном, но удивительно духовно-полезном. Умирала любимая мать митрополита Антония. “Ее оперировали – и неуспешно. Доктор сообщил мне это и добавил: "Но, конечно, вы ничего не скажете своей матери". Я ответил: "Конечно, скажу". И сказал. Помню, я пришел к ней и сказал, что доктор звонил и сообщил, что операция не удалась. Мы помолчали, а потом моя мать сказала: "Значит, я умру". И я ответил: "Да". И затем мы остались вместе в полном молчании, общаясь без слов. Мне кажется, мы ничего не "обдумывали". Мы стояли перед лицом чего-то, что вошло в жизнь и все в ней перевернуло. Это не был призрак, это не было зло, ужас. Это было нечто окончательное, что нам предстояло встретить, еще не зная, чем оно скажется. Мы оставались вместе и молча так долго, как того требовали наши чувства. А затем жизнь пошла дальше.

      Но в результате случились две вещи. Одна – то, что ни в какой момент моя мать или я сам не были замурованы в ложь, не должны были играть, не остались без помощи. Никогда мне не требовалось входить в комнату матери с улыбкой, в которой была бы ложь, или с неправдивыми словами. Ни в какой момент нам не пришлось притворяться, будто жизнь побеждает, будто смерть, болезнь отступает, будто положение лучше, чем оно есть на самом деле, когда оба мы знаем, что это неправда. Ни в какой момент мы не были лишены взаимной поддержки. Были моменты, когда моя мать чувствовала, что нуждается в помощи; тогда она звала, я приходил, и мы разговаривали о ее смерти, о моем одиночестве. Она глубоко любила жизнь. За несколько дней до смерти она сказала, что готова была бы страдать еще 150 лет, лишь бы жить. Она любила красоту наступавшей весны; она дорожила нашими отношениями. Она тосковала о нашей разлуке. Порой, в другие моменты мне была невыносима боль разлуки, тогда я приходил, и мы разговаривали об этом, и мать поддерживала меня и утешала о своей смерти. Наши отношения были глубоки и истинны, в них не было лжи, и поэтому они могли вместить всю правду до глубины.

      И кроме того, была еще одна сторона, которую я уже упоминал. Потому что смерть стояла рядом, потому что смерть могла прийти в любой миг, и тогда поздно будет что-либо исправить, – все должно было в любой миг выражать как можно совершеннее и полнее благоговение и любовь, которыми были полны наши отношения. Только смерть может наполнить величием и смыслом все, что кажется как будто мелким и незначительным. Как ты подашь чашку чаю на подносе, каким движением поправишь подушки за спиной больного, как звучит твой голос, – все это может стать выражением глубины отношений. Если прозвучала ложная нота, если трещина появилась, если что-то неладно, это должно быть исправлено немедленно, потому что есть несомненная уверенность, что позднее может оказаться слишком поздно. И это опять-таки ставит нас перед лицом правды жизни с такой остротой и ясностью, каких не может дать ничто другое”.

Вот как следует жить и нам с вами.

Каждый раз, когда мы встречаемся со смертью, это в той или иной степени затрагивает нас. На большее или меньшее время, затрагивает большую или меньшую глубину нашего существа. Потом мы приходим в себя, боль притупляется, серьезность к жизни проходит... Мы становимся прежними, поверхностными, болтливыми, мелкими...

Так не должно быть. Если есть смерть, если есть внезапность, нежданность смерти, похищающая любимых людей в разгар пира жизни - нельзя быть несерьезными и безответственными. Нельзя забывать об этом. Такой трагизм мы находим в душах тех, кто потерял своих самых любимых людей: например детей. Одна мама, семилетнюю дочь которой - Настю сбила машина; за жизнь девочки месяц боролись врачи, ее соборовали, над ней молились, но она умерла, так и не приходя в сознание; так вот мама Насти сказала мне: “Я никогда не буду такой как прежде”.

Я знаю маму, потерявшую дочь еще за несколько лет до моего рождения. Сейчас эта женщина приходит в храм, мы с ней общаемся. На лице ее и в сердце печать вечной грусти. Но она живет верой во встречу с дочерью. И трудиться, совершая свое христианское служение, не щадя себя. И чувствует, что дочь слышит ее.

Решить жизнью активного, до конца, служения Богу и ближним.

Это правильно, потому, что такие вот страшные события - когда умирают твои любимые люди: беззащитные и невинные, срывают с мира маску приторного благополучия. Мир болеет, страдает. Мир злой, вернее зло захватило Божий мир и правит в нем бал. Можно отгородиться от проблем, уйти, спрятаться: можно сделать свое сердце жестоким и циничным, можно глушить внутреннюю боль алкоголем, развлечениями... Так большинство людей и поступает. Но когда это происходит с тобой, с твоими детьми - вдруг видишь злую гримасу сатаны, исказившего мир и жизнь. 

К чему это я говорю. Как это осознание трагизма жизни, ужаса мира нашего может повлиять на нас?.. К чему это нас может привести.

К самому главному: к тому чтобы всерьез, по-настоящему объявить сатане войну. Если мир наш непрочен, если жизнь кратка, если сатана нам корчит рожи из всех щелей жизни, мы должны показать сатане, что объявляем ему войну. Беспощадную и постоянную.

Вдохновенный апостол Павел нам тому советчик: “Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских, потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной. Для сего приимите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злый и, все преодолев, устоять. Итак станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности, и обув ноги в готовность благовествовать мир; а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие” (Еф. 6, 11-17).

Объявить войну сатане - значит бороться с грехом. И прежде всего с грехом в себе. Если в тебе произошла победа - она как пример вдохновит и других. Святые отцы говорили, что “никто не может отвернуться от греха, если не увидит в глазах или на лице хоть одного человека сияние вечной жизни” (митр. Антоний Сурожский).

Воевать с грехом - значит искоренять всякую ложь, слабость, лень, подлость, гордость, гнев, злобу, зависть и многое-многое другое.

Собственно, если ты понимаешь, что мир болен грехом, что он заражен злом - нужно его лечить. А лечение надо начинать с себя.

И конечно, прожить жизнь до конца достойно мы не сможем. Будут и срывы и падения… Главное, чтобы было раскаяние. Как говорил св. Тихон Задонский в Царство Небесное мы идем не от победы к победе, а от поражения к поражению. Важно не сесть и не начать плакать о падении, а встать и идти дальше. И когда придем ко Христу, упадем перед ним ниц и скажем: мы шли к Тебе… Мы падали, но все же вставали и шли не к кому-то другому, но к Тебе. И Господь, говорил св. Тихон обнимет тебя и примет к Себе.

Церковь прекрасно знает о слабости человеческой и именно поэтому одним из Таинство церковных мы имеем Таинство примирения человека с Богом, таинство Покаяния.

“Не согрешишь – не покаешься”, говорят некоторые… От этой циничной пословицы веет таким холодом и смрадом, что лучше бы ее и не вспоминать. Для иных жизнь рассчитана и распланирована. Они продуманно грешат и продуманно, по плану каются. Жизнь с Богом мыслится такими людьми как что-то обременительное и тоскливое. Пугает одно: а вдруг там что-то есть и тогда придется нести ответ за проступки. Поэтому лучше заранее покаяться. В Древней Церкви, когда принимать крещение можно было в любом возрасте, такие люди грешили от души, а потом на смертном одре крестились. Они хотели войти в иной мир совершенно чистыми.

Такой подход показывает, что эти люди совершенно не понимали смысла христианской жизни.

Жизнь в Церкви это не накопление суммы добрых дел, или прочитанных молитв. Жизнь в Церкви это путь роста, вырастания в меру Христову, путь богоуподобления. Святой это не тот, кто не делал зла и старался лишь творить добро. Это тот, кто центральной идеей своей жизни сделал стремление к Богу. Настоящий верующий подражает Богу не потому, что ждет награды. Настоящий верующий любит Бога как Небесного Отца и хочет в этой своей любви походить на Бога, как мы стараемся подражать нашим земным родителям.

Итак, помнить о смерти. “Что сие еже о нас бысть таинство? Како предахомся тлению? Како сопрягохомся смерти?” вопрошает Иоанн Дамаскин, сам причастный небесным тайнам.

Не интересоваться этими вопросами значит быть совершенно нечувствительным человеком, потерять всякий интерес к жизни, потому, что как можно полноценно жить, работать, творить, если смерть - конец. Мы еще можем не обращать внимания на лично нашу смерть... Но как не думать о смерти и о том, что за порогом смерти, если поставить рядом факт смерти и... самых дорогих нам людей – мужа, жену, дочь, сына?.. “Человек начинается с плача по умершему” (М. Мамардашвили)…

Помнить о смерти нужно. Помнить, но не бояться. Ведь смерть это путь, к которому мы готовимся всю жизнь. Когда мы вступим на этот путь знает лишь любящий нас Господь. Ни нам самим, ни нашим близким не дано прогнозировать времена и сроки. Нужно быть просто всегда готовым, а Господь Сам знает когда это должно произойти. Святые отцы настаивали, что неведение смертного часа также относится к области Божественного замысла. Если бы человек знал о смертном часе, то принужден был бы делать добро из страха приближающейся кончины. И. напротив, нерадел бы о спасении, зная, что время еще есть... Но тайна часа смертного ставит нас перед необходимостью каждую минуту жить как бы последнюю.

К. С. Льюис писал: христиане никогда не должны говорить “прощай”.

Это верно. Смерти нет. Есть лишь уход в иной мир. Как отъезд, например, в далекую другую страну он может быть печальным, грустным. Но это временный отъезд. В свое время мы приедем к близким нам людям.

Мы всегда будем вместе. Ничто не разлучит любящих.

Смерть - побеждена Христом. Смерть это переход в блаженную жизнь с Господом, преселение на Небеса, а никак не уход в тьму. Разумеется, все это говорится о тех, для кого Христос был центром жизни, кто подражал Христу и считал благодать Божию большим из сокровищ мира. И все же - смерть аномалия. Хотя сегодня это и переход к Богу, но постольку, поскольку смерть есть разлучение души с телом, т.е. нарушение богозадуманного принципа - смерть это неправильность, увечность нашего мира.

Именно поэтому и плачем мы, провожая в мир иной близких и друзей наших. И сам Христос показал нам пример прослезившись над почившим Своим другом Лазарем. Святитель Иоанн Златоуст говорит об этом так: плакать - можно, “я не воспрещаю этого, потому что я не зверь и не бесчеловечен... Но плачь тихо, благопристойно, со страхом Божиим. Если плачешь так, то это знак не того, что не веруешь воскресению, но того, что печалишься как человек, не сгибаясь, однако, от разлуки с близким”. Провожая дорогого нам человека в мир иной, будем плакать, как если бы провожали уходящего в далекую страну.

Смерть детей

Нас и наших близких от смерти отделяет лишь очень тонкая перегородка и нужно быть каждую минуту готовым к встрече с Вечностью… Эти слова были  уже сказаны.., чуть выше.

Мы можем спокойно размышлять о нашей собственной смерти, но совсем иное звучание эти слова приобретают, когда мы говорим о смерти детей.

Когда сначала умирают старшие – это логично. Кажется, что так и должно быть. Страшно, когда умирают дети и родителям приходится их хоронить…

Но для верующего человека смерть не конец. Еще и еще раз настойчиво скажем – для христианина смерть это дверь в новую жизнь.

И как и для взрослого эта дверь может отвориться и для ребенка.

Он попадет в тот мир, в который попадают и старики и просто взрослые люди. Он войдет в вечность, войдет в общение с небожителями и ангелами.

И наш долг рассказать детям об этом мире, подготовить их к этой встрече, которая может произойти в любой миг, от нас это не зависит…

Не себя только, но и наших детей, мы должны готовить не только к жизни здесь, но к вечной жизни, к жизни там.

Знать о смерти - значит знать правду о жизни! Воспитать ребенка - значит показать ему - чтó есть жизнь. А разве можно научить полноценно жить, если не рассказать о тайне смерти, о вечности? Православный богослов-педагог протопресвитер Василий Зеньковский пишет: “Если формулировать тему воспитания, как тему спасения, то не значит ли это, что мы вводим эсхатологический момент в задачи воспитания? Но этого не только не следует бояться, этого наоборот нужно искать. Воспитание направлено на конкретную личность, судьба которой уходит в эсхатологическую перспективу, к которой мы все приобщаемся через смерть. Нельзя так жить, как если бы не было смерти. Эсхатологическая тема встает перед каждой личностью, как ее тема и только в этом свете открывается нам вся глубина, вся сложность проблем жизни”. “Цель воспитания в свете православия, - пишет о. В. Зеньковский,- есть помощь детям в освобождении их от власти греха через благодатное восполнение, находимое в Церкви, помощь в раскрытии образа Божия. Иначе это может быть сформулировано как раскрытие пути вечной жизни, как приобщение к вечной жизни в жизни эмпирической [т.е. земной]”.

Очень часто мне приходится отпевать почивших в храме. И, знаете, никогда я не вижу стоящих со свечей в руках и молящихся детей. Их не приводят в храм, на “этот печальный обряд”, - как сказала одна женщина, чтобы не испугать. От детей скрывают смерть, а, скрывая смерть, скрывают и правду о жизни.

Тем не менее, дети смерти не боятся. Передо мной книга современного автора Марианны Веховой - “Бумажные маки”. Открываем и читаем первые строки этой книги: “У нас не принято говорить с детьми о смерти. Считается, что надо оберегать детскую психику. Как будто с древнейших времен дети не были свидетелями войн и разбоев. Словно детей не уводили в плен, не заставляли непосильно трудиться, и они только играли, пели и радовались...

Мы стоим с семилетней дочкой у гроба моей бабушки и читаем заупокойную молитву. Ребенок без страха смотрит в лицо покойницы, и говорит, вздохнув, когда молитва кончается:

- Хорошо, что мы ее не отдали в больницу. Хорошо, что она умерла дома среди своих добродетелей, она улыбается, видишь?

Дитя имеет в виду - доброжелателей.

Дочка знает, как я боялась, что бабушке придется умирать в больнице, где она будет чувствовать себя оставленной тем, кого она любит... Она ведь никогда не лежала в больницах”.

Если мы христиане, почему мы не рассказываем детям о смерти и о вечной жизни? Мы молимся в храме святым детям-мученикам: Вере, Надежде и Любви и матери их Софии, а своим детям не говорим о том, что будет после смерти.

Как же они смогут отдать жизнь за Христа, если приключатся гонения, если они ничего не знают о потусторонней и вечной жизни? Или мы считаем, что нашим детям становиться мучениками ни к чему? Пускай поживут?

Из общения с детьми я вынес твердое убеждение: дети думают о смерти. Они знают, что человека можно убить, его может задавить машина, он может утонуть. Но, не имея верного православного ориентира в этой теме, объяснения - что такое смерть, ребенок боится смерти как чего-то темного, неясного.

Почему не научить наших детей ясному и светлому убеждению о жизни после смерти?..

Почему им не рассказать о самом главном – о том, что нынешняя жизнь, жизнь здесь есть лишь часть жизни, начало жизни. И что мы уйдем в иной мир с тем, что приобретем на этом свете. Любовь, доброту, свет в душе останутся с нами. Как останутся и зло, жестокость, жадность, хитрость… И мы окажемся либо с Богом, либо отвергнутыми от Него. Не потому, что Он нас отлучил от Себя. Мы сами себя от Него отлучили.

Почему умирают дети? Зачем Господь забрал моего ребенка? Эти вопросы священнику задают часто. И ответа на них… нет. Священник не знает, почему это произошло, почему жизнь, как нить, оборвалась в самом начале. Но священник знает, и из Священного Предания Церкви и из опыта общения с многими людьми и из опыта личной жизни, что Богу нужно доверять.

Бог никогда ничего не делает напрасно.

В молитве Отче наш мы молимся: Да будет воля Твоя яко на небеси и на земли… О чем мы просим Господа? О том, чтобы воля Его, безукоризненно и мгновенно исполняемая Ангелами, на Небесах, так же исполнялась и на земле.

Этой воли мы часто не видим. Но она есть. Строитель, которому поручена какая-то часть работы по возведению огромного здания, не видит всех замыслов архитектора. Его дело, может быть, забивать сваи, или возводить часть стены. А может быть, штукатурить, красить…

Что строится знает в совершенстве лишь архитектор.

Вот так же и в нашем мире. Мы видим лишь часть огромного процесса воссозидания мира. Всю тайну миро-здания мы взглядом, умом, охватить не можем.

 Необходимо доверять Архитектору мира.

Он может, по каким-то Своим замыслам призвать человека к Себе, пусть на шестьдесят, на семьдесят лет раньше, нежели нам хотелось бы. Это в Его власти.

Мы должны доверять, ведь, повторим – смерть это начало новой Жизни.

“…В одной высокопоставленной семье в Петербурге умирал единственный сын, мальчик лет четырех. По­ложение было таково, что врачи, окружавшие пос­тель больного, объявили его совершенно безнадеж­ным, даже заранее определили час смерти... В эту ужасную ночь, мать стала молиться одною из тех мо­литв, когда от Бога требуют чего-нибудь, как от на­емника, когда не только умышленно забывают, но намеренно вычеркивают чувство смирения пред Божией волей. Молитва была услышана. Мальчик остал­ся жив. Но дальнейшие обстоятельства показали, что было бы лучше, если бы мать смирилась и отдала Бо­гу своего ребенка добровольно, когда Он его к Себе призывал. Болезнь отозвалась на мозгу мальчика, и он не мог поэтому получить даже скромного система­тического образования, а материнское баловство еще усилило его лень. Из него, как говорится, ничего не вышло. Дабы приставить его к какому-либо делу, его поселили в одном из родительских имений, чтобы там он не мог натворить еще больших бед. Но, увы! там он сошелся с одной из девиц, бывшей горничной сво­ей матери, безобразной женщиной лет на 15 старше его, и на ней женился. Какой удар для самолюбия ма­тери, блиставшей в свете и происходившей из громкой титулованной фамилии! Рябая жена приучила его пить, и немного за 30 лет, никому ненужный, он скон­чался от болезни почек, приобретенной путем алкоголизма, без ведома матери, которая тогда его выма­ливала” (из книги Смерти нет. Брюссель. Изд. 2, 1994).

Можно вспомнить о матери в одном из рас­сказов Л.Н. Толстого, “Легенда о матери”. Эта мать, в ночь после смерти маленького сына, которого она отбивала от болезни, ради которого она потрясала не­бо своими молитвами, - засыпает в чувстве жестокого ропота на Бога и видит сон... Во сне она видит отдельный кабинет ресторана, остатки роскошного ужина, бесстыдно разодетых женщин и среди них ожиревшего че­ловека с тусклым взором, с еле заметными следами человеческих мыслей и чувств. И в этом человеке она с ужасом узнает только что умершего своего ребен­ка...

Молитва об усопших

У Бога все живы

Одним из принципиальных утверждений веры православной, является то, что Церковь состоит не только из верующих живых людей, но и из тех, кто от нас уже ушел, кто теперь пребывает в мире ином, кто переселился в небесные обители. Церковь вообще не знает слова мертвый, знает лишь слово усопший, т.е. уснувший: тело бездействует, а душа продолжает жить полноценной жизнью.

И между живыми и между усопшими, можно сказать приобщившимися иному роду жизни, - существует тесная связь, общение…[18] Усопшие, знающие жизнь нашу, молятся за нас, ходатайствуют, перед Господом, тем самым помогают нам в нашей духовной жизни, более того, помогают нам и в добрых наших делах, даже повседневных. Мы, в свою очередь, молимся за отшедших. 

Преподобный Антоний Оптинский (почил в 1865 году), в одном из писем, обещая молиться за усопших родственников своего адресата, писал: “Мы будем поминать, как умеем на земле, а отшедшие души будут поминать нас на небеси, и небесная молитва их об нас будет гораздо больше приносить нам душевной пользы, нежели наша об них. И не только праведники, коих души в руце Божией, молятся Господу о нашем спасении, но и души грешных тоже заботятся о нас, чтобы мы не попали туда же, где они…”.

В процитированном отрывке из письма преподобного Антония обращает на себе внимание тот факт, что не только праведные души молятся о нас, но также просят Бога и грешные, в сердцах которых есть жалость и сострадание к оставшимся на этом свете близким и знакомым. Об этом говорит нам и Священное Писание. Вспомним, как находясь в аду, богач молит Авраама о своих оставшихся на земле братьях: “Отче Аврааме! Прошу тебя, пошли [Лазаря] в дом отца моего, ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтоб и они не пришли в это место мучения” (См.: Лк. 16, 27-28). Его молитва не может быть исполнена только потому, что те о ком она возносится сами не хотят воспользоваться плодами ее, не хотят образумиться. Сам Авраам говорит богачу: “если Моисея и пророков не слушают, то, если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят” (ст. 31).

Мы часто и не подозреваем, что иной удачный поворот судьбы, счастливая случайность, или даже прямо, как будто с неба поданный знак, поддержка, вдохновение, помощь – это дар нам от наших небесных сомолитвенников. Мы поддерживаем своими молитвами их в потустороннем бытии, и они нам рады помочь тем, что лишь, и могут для нас сделать: своей молитвой.

Всякий молящийся человек знает, что потусторонний мир не безответен. Что из горнего мира с нами вступают в общение и Ангелы, святые и почившие люди. Нужно только захотеть установить эту связь, установить своею искренней молитвой.

Когда нам кажется, что наша потеря невосполнима, что любимый человек от нас уходит в тот мир, с которым нет сообщения - это неправда. Общение существует. И всякое богослужение и домашняя молитва и вообще наша жизнь проходят как бы перед лицом почивших. Никакими механическими действиями, обращением к колдунам и экстрасенсам связь между миром живых и миром усопших установить не получиться. Через подобные оккультные предприятия, человек лишь вступит в контакт с ангелами тьмы - злыми духами. Никакую душу вызвать из иного мира, без воли на то Божией, невозможно. Но простая молитва, обращение к Богу в смирении сердца, с просьбой - будут услышаны.

Доказать возможность такой связи с усопшими - невозможно. Убедиться в этом можно лишь на основе личного опыта. А чтобы появился такой опыт нужно молиться.

В любом случае, для верующего человека очевидно, что мир богаче и разнообразней того, как его рисуют материалисты. Не все в мире можно взвесить и измерить, не все можно потрогать и препарировать. Мы на опыте знаем, что существует любовь. На опыте же знаем, что любовь не уничтожается с пространством и со временем. Даже после отъезда любимого человека на долгое время на другой конец земного шара, мы все равно будем помнить о нем, думать о нем... Почему, в таком случае, не допустить, что любовь сильнее смерти? Что и после разлучения души от тела в результате смерти, с душой почившего наша душа может поддерживать отношения?

Тело возвращается в землю и разлагается на составные элементы, Но душа, богоподобная по природе, возвращается к Богу. Душа не умирает. И, значит, с ней возможно общаться. Эта душа живет своей жизнью, жизнью нематериальной. В будущем, когда весь мир преобразится, души воссоединяться с воскресшими прославленными телами и тогда наступит новая жизнь для всего человечества. Но сегодня душа внетелесна. И общаться с нею возможно лишь посредством молитвы. И еще: Настоящая молитва это не покупка свечей и не отстраненная и равнодушная жертва на церковное поминание.

Некоторое время назад ко мне в храм пришла женщина, которая сказала: “Батюшка, мне снится мать. Я поставила ей (???) восемь свечек и заказала поминание на год. Что нужно еще сделать, чтобы она больше не снилась мне и не тревожила меня?” Я спросил - верующая ли эта женщина. Ответила, что нет.

Такой подход показывает, что мы совершенно не знаем, что душе по-настоящему нужно. А душе нужно наше соучастие к ее потусторонней жизни, общение с нею, молитвенная поддержка. Причем молиться за покойных следует не только на церковной молитве. В храме, но и дома.

Все усопшие живы. Живы, потому, что наш Бог “не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы (Лк. 20, 38).

В уверенности о том, что с миром отшедших от нас можно поддерживать отношения жили еще праведники и боговдохновенные мужи и в Ветхом и в Новом Завете. Из 2 Маккавейской книги мы узнаем, что когда у павших воинов под хитонами находили языческие амулеты, что считалось великим грехом для благочестивого иудея, народ молился о душах этих усопших, чтобы Он простил их (12, 40-42).

Из Нового Завета мы узнаем, что ап. Павел молится, чтобы Господь наш Иисус Христос дал верному Онисифору, который был уже мертв обрети милость у Господа и Отца в День Второго Пришествия. О какой смерти, как небытии вообще можно говорить, если признавать существоаавние и попечение о нас любящего нас Бога: “живем ли или умираем - всегда Господни (Рим. 14, 8), вот что следует запомнить и никогда в этом не сомневаться.

Итак, молитва об усопших. Существует храмовая, церковная молитва и домашняя (или келейная) молитва об усопших.