dima-mixailov

      Воспоминания о прот. Модесте.
      Интервью с иереем Михаилом
      Преображенским. №2.

Д.М.     Я думаю, тут действительно очень трудно вычленить, когда вспоминаешь жизнь, вот сплетенную с чьей-то. Вот я с отцом Серафимом также точно мучаюсь. Когда начал говорить, надо всю свою жизнь рассказывать, потому что она вся прошла с его вместе. И, когда ты беседуешь обо всем своем, то волей-неволей получаешь советы какие-то, маленькие крошечные сведения о жизни,  что-то еще такое.

               Поэтому, наверное, вот, если вычленять, то самые биографичные вещи. Вот, скажем, если что-то в подробностях каких-то помнится о семье, о жене. Вот то, что она из монастыря, это хорошо, но, может, какие-то детали…. Он рассказывал, как это было?

о М.П.   Дело в том, что я ее не видел. Она умерла еще до того, как я пришел в Лисий Нос. И батюшка Модест был…. Я чувствую, что он о своей жене постоянно как-то вот молился и вздыхал. Потому что ему, конечно, не хватало жены. И из детей, из трех, которых они родили, у него остался в живых один только Валентин, который за папой хорошо ходил все время….Жили они вдвоем, так вот, бобылями. Но не одинокими, а вот друг для друга.

                Отец Модест все молился и хотел, чтобы Валентин женился. К ним приходили любящие очень прихожанки наши. Там была Оля с двумя девочками, вдова. Но, как-то дело это не пошло. Вот. Как это все сейчас устроилось…. Я тоже в чужую жизнь лезть -то особо не хочу. Вот. Но помню, как батюшка их привечал, этих девушек. Все надеялся, что на кого-нибудь Валентин обратит внимание. А Валентин…тоже очень скромный, очень молчаливый человек…. Ну ….ну не кавалер (улыбается).

                Он любил одиночество. Он любил на яхте в залив выходить. У него была своя, он сам своими руками сделал себе …лодочку. Вот.

Д.М.        Он помогал отцу по храму или он не был …

о М.П.     Нет, по храму он не помогал. Он вел все домашнее хозяйство целиком и в церковные дела он как-то так не входил. Только молиться приходил постоянно. Молиться – да. Видимо, вот эта тихая молитва, это то, чем обладал батюшка Модест. Потому что жил он в своем доме, занимал только маленькую комнатку, которая, наверное, была половину вот этой моей комнаты. То есть, это там квадратных метров, наверное, восемь, не больше. И там была вот так кровать, святой угол и аналой, в котором были какие-то молитвенники.

Д.М.         Такой монашеский….

о М.П.      Да, он, по-видимому, как вот был воспитан монахинями в этом молитвенном предстоянии, так вот он жизнь свою и провел. В тишине, в достоинстве таком священническом. Он не выходил за рамки дозволенного священнослужителю никогда, судя по тому, как он жил. Очень строго, аскетично. Но в комнате его стены были наполнены фотографиями его умершей дочки, его сына и жены, и…. Вот эта вот семейная такая обстановка, которая была ему, видимо, очень дорога. Ему ее не хватало. Но, когда он ее лишился, он, видимо, ушел в свое внутреннее монашество в такое… И так вот монахом, молчальником, наверное,  все свои последние годы и провел.

Д.М.         А кто был его духовником? Был ли у него какой-нибудь духовный руководитель, либо старец, либо авторитетный человек такой для него, к которому он сам ездил?

о М.П.      Я не могу сказать, что он…. Он при мне никуда не ездил. Мне кажется, что он ходил к епархиальному духовнику. Как положено там. Тогда был у нас отец Кирилл епархиальным духовником. Видимо, туда он приходил, когда имел возможность и когда имел необходимость исповедоваться.

Д.М.          А монахини, которые воспитывали, они жили где?

о М.П.       В Вышнем Волочке.

Д.М.          Но это были не монастырские монахини?

о М.П.       А тогда монастырские монахини были разогнаны по домам, но это были монахини того монастыря, который был в Вышнем Волочке, где был этот храм Пресвятой Богородицы с ножичком.

Д.М.          Что это за история с ножичком?

о М.П.        Ну я не могу сейчас рассказать, потому что… Это все в книжке, которую про Вышний Волочек  написали. Такая голубенькая книжка. Отец Модест мне ее показывал, эту книгу. Она, скорее всего, есть у Валентина, его сына. Поэтому лучше там эту историю прочесть, чем в моем плохом пересказе ее выслушивать.

Д.М.           Его отца репрессировали после войны, да?

о М.П.        Он, по-моему, даже во время войны был репрессирован, а после войны был выпущен и послужил дьяконом. Дьякон Борис. Вот. Прослужил, но тоже под какими-то гонениями.

Д.М.            А репрессировали за то, что был дьяконом?

о М.П.         Его репрессировали за церковность вообще.

Д.М.            И маму тоже?

о М.П.         Точно также, как и маму, да. Поэтому отец Модест остался сиротой и после войны вот как сирота поступал в семинарию, в академию, ее заканчивал. И за ним присматривали вот эти только монахини. Он жил в общежитии, насколько я знаю.

Д.М.             Он не писал ничего о себе, мемуаров, естественно, никаких? То есть, не осталось каких-то источников о нем?

о М.П.          Опять же лучше спросить у сына, потому что мне ничего из его записей не доставалось. Но я помню, как он радовался, когда к нам пришел Женя Санин, поэт. И он его очень привечал. Он, вообще, привечал людей творческих и очень их приближал, пытался ими руководить. Он так  вникал в их беды, в их во все  житейские передряги и очень за них молился. Вот Женя Санин к нему надолго прилепился, а он теперь сам уже монах. Да, сам постригся, принял постриг с именем Варсанофий, мощи которого он обретал в свое время. Участвовал в обретение мощей.

                      Вот. Это мне помнится. С Женей Саниным мы сидели об руку за столом и пытались писать наперегонки с ним стихи, что это очень увлекательно. Мы в юности буриме увлекались, писали всякое….(смеется). Ну, студенты есть студенты. Это все-таки такое не совсем бездарное развлечение.

Д.М.             А вот сейчас, когда Вы стали священником, что вспоминаете из тех, небольших, может быть, наставлений, которые он давал, что оказалось актуальным? Потому что, может быть, просеялось временем многое, но что-то осталось вполне определенно.

о М.П.         Для меня очень важным остался его вот этот молитвенный пример просто, не то, что он давал какие-то наставления вслух и словами, а, скорее, своими  делами давал пример для подражания. Он каждое утро вставал на молитву вне зависимости от того, надо ему в храм идти или не надо, есть служба или нет. Вот он утром молился и поминал всех своих прихожан по запискам, которые у него были. То есть, его вот это вот ежедневное неуклонное предстояние перед богом, оно совпадает с тем, что отец Василий высказывал таким афоризмом как “от Бога не отдыхают”. Вот это “от Бога не отдыхают” у отца Модеста было очень ярко.

                      Вообще, если сравнивать отца Модеста с отцом Василием, то батюшка Василий он так ярко и афористично всегда высказывался, а отец Модест молчал, оправдывая смысл своего имени – скромный. Вот, скромным можно назвать такого человека, которого в кампании невозможно заметить. Вот он пришел и ушел, и никто этого не заметил. Вот он обладал этим свойством, он, действительно, смиренный. Он будет среди общества сидеть, он даже возглавлять будет трапезу, он скажет какие-то два-три добрых слова пастырских, таких, ну, банальных даже. Вот, ничего яркого, ничего многообразного, ничего запоминающегося. И потом посидит, поблагодарит и уйдет. Вспомнить об этом будет потом нечего совершенно.
                     Он, действительно, имел смирение. Его было очень трудно заметить и запомнить во всех вот этих вот его проявлениях, которые он…. Он незаметно жил. Он тихо жил. Безмолвно жил. А это примерно то, о чем мы молимся – “да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте”.

                       Это примерно также, как вот с Иоанном Лествичником. Казалось бы, великий святой, да, великий монах. От него остался труд такой “Лествица”, восхождение духовное там, много хорошего написано…Но в житии о нем – пол страницы, потому что нечего писать. В юности пошел в один монастырь, там жил до зрелых лет, подвизаясь успешно. Потом перешел в другой монастырь, где жил до старости, подвизаясь успешно. Написал “Лествицу”, оставив монахам свой труд, и скончался тихо в Господе. Все (смеется). Вот и все житие. Нечего писать.

                        Вот как раз то, что нечего писать, наверное, и является качественной характеристикой смиренного человека. О нем нечего писать. Хотя, может быть, многие, кто был поближе, кто с ним жизнь бок о бок проводил, они могли бы о нем гораздо больше рассказать и мелочей, и привлекательных всяких рассказов и историй интересных…

Д.М.              Ну, а прихожане… Вот, скажем, можно быть не заметным, лично не высовываясь. Но, все-таки, наверное, не только поминать, но еще как-то руководить их жизнью надо. Для этого надо их знать и общаться. Вот как-то вот это общение…

о М.П.           Вот такого приказного руководства, которое бывает в некоторых приходах, когда священник диктует свою волю прихожанам, у отца Модеста не было. Он как-то оставлял все место Богу. А сам всегда оставался на втором, на третьем плане…ну, таким помогающим. Который может что-то подсказать, который может, скорее, по любви помолиться за людей и….. как-то их просто пожалеть…. Я бы не сказал даже приласкать, потому что отец Модест был в каком-то смысле сухой человек, неласковый. Ласкового общения он никогда не давал. Хотя…. Ласкового общения от него было не дождаться. Он всегда был сух и отчужден и ко мне обращался только на Вы. Это было подчеркнуто-уважительное такое отношение, в котором чувствовалась дистанция. Но при этом я чувствовал очень теплое к себе отношение, что он постоянно молился.

Д.М.                То есть, это не высокомерная дистанция?

о М.П.             Это не высокомерная дистанция, нет. Но это такая вот уважительная тихая дистанция, когда….. Нет, были моменты, когда он расчувствовался, и у него это – ты – проскакивало, более такое, ну, теплое, семейное. Но потом он тут же спохватывался как-то, так вот отшатывался и на Вы. Потому что, видимо, чувствовал, что эмоции начинают сердце трогать, а он, по всей видимости, хранил постоянно сердечную тишину, был молчальником. Вот. Это я могу о нем сказать.
                                                                        Беседу вел Дмитрий Михайлов.