Христос посреде нас!

Я сознательно не желаю проводить параллели между «делом о. Глеба» и гонениями на наших новомучеников. Но мне кажется очень важным вместе поразмышлять о механизме посягательства на наше церковное единство, который вполне узнаваем и запущен вновь, у нас на глазах.
Чтобы проиллюстрировать это утверждение, мне придется привести достаточно пространные цитаты, поэтому прошу читателя иметь терпение дойти до конца, либо совсем не читать. Эта проблема требует много времени и материала для обдумывания.
Что касается самого дела священника Глеба, я считаю достойным для христиан любой степени церковности перенести всю энергию и эмоциональный накал в область молитвы о спасении души иерея Глеба, а по мере сил и широты души — помочь его семье пережить трудное время.
А теперь перейдем к рассмотрению происходящего в свете нашей недавней истории.
Идущая на глазах у всей страны «разборка» с о. Глебом Грозовским позволяет нам очень живо припомнить Советскую Россию, охваченную пламенем репрессий. То была и война с Церковью — на уничтожение. И вот — история начинает оживать на глазах. Сперва понемногу закрывают доступ в архивы, прекращается канонизация новомучеников. Появляются и все сильнее слышатся голоса сталинистов. Появляются громкие дела о преступниках в священном сане. Сперва безошибочные, стопроцентные — типа пьяного попа, сбившего людей. Потом более рискованные — типа педофилии. Здесь уже отрабатываются элементы получения признательных показаний от свидетелей. Если это все происходит при массовой поддержке СМИ, то значит, это не просто недовольство какого-то крупного человека, сводящего личные счеты. Если есть предполагаемые интересы к земле прихода о. Глеба, то и это не главное. Все эти мелкие негодяи просто подсадные, но как умен и хитер тот, кто их подсадил.
“Кровь мучеников – семя христианства” - сказал Тертуллиан. Поэтому нашим священникам мучениками быть не дадут.
Воинствующий атеизм, по-своему учитывая исторический опыт, приложил максимум усилий к тому, чтобы не только уничтожить мучеников, но и вовсе стереть память о них со страниц истории. Трупы их максимально обезличиваали, в могильниках их кости лежат вперемежку с останками бандитов и безбожников. Места захоронений скрывали и впоследствии уничтожали. Палачи пытались лишить их возможности даже называть себя мучениками за Христа, обвиняя в чём угодно, кроме исповедания своих христианских убеждений.
Вспомним жизнеописание «всероссийской благотворительницы» св. Татьяны Гримблит, которая была посажена, а затем расстреляна за то, что посылала в тюрьмы по всей России помощь заключенным. Русская Анастасия Узорешительница пострадала официально не за это — ее расстреляли за … «проведении вредительства, сознательном умертвлении больных в больнице села Константиново», где она работала медсестрой.
Причем технология добывания доказательств была очень примитивной: «После допроса заместитель начальника Константиновского НКВД Смирницкий допросил в качестве свидетелей сослуживцев Татьяны по Константиновской районной больнице – врача, медсестру и бухгалтеров. Они показали: «Мне известно, что Гримблит посетила больного, лежащего в госпитале, к которому Гримблит не имела никакого отношения по медицинскому обслуживанию. В результате на другое утро больной рассказал врачу, что ему всю ночь снились монастыри, монахи, подвалы и так далее. Этот факт наводит меня на мысль, что Гримблит вела с больными беседы на религиозные темы.(...)Кроме того, Гримблит использовала свое служебное положение для внедрения религиозных чувств среди стационарных больных. Находясь на дежурстве, Гримблит выдачу лекарств больным сопровождала словами: “С Господом Богом”. И одновременно крестила больных. Слабым же больным Гримблит надевала на шею кресты».

«Относительно воспитания детей в настоящее время Гримблит неоднократно говорила: “Что хорошего можно ожидать от теперешних детей в будущем, когда их родители сами не веруют и детям запрещают веровать”. И, упрекая родителей, говорила: “Как вы от Бога ни отворачиваетесь, рано или поздно Он за все спросит”. В 1936 году моя девятилетняя дочка рассказывала мне, что Гримблит ее выучила креститься, за что дала ей гостинцев». (Игумен Дамаскин (Орловский) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 7» Тверь. 2002. С. 128-136 )



Не правда ли, узнаваемая ситуация — как они смеют воспитывать наших детей? Сегодня люди с толстыми кошельками тоже хотели бы использовать наших батюшек, которым иногда присваивают уменьшительно-ласкательное звание - «батек». Земная власть видит в Церкви свои «приводные ремни» для управления обществом. И какая мера цинизма при этом достигается, можно узнать из откровений партийных товарищей времен перестройки:"...В настоящее время в Советском Союзе тенденции к снижению религиозности нет. Каждый год производится миллион отпеваний, это 20—30% покойников, а отпевание, по моему мнению, наиболее достоверный показатель религиозности, так как при жизни человек врал из-за боязни потерять работу. 30% младенцев крестят.(...) ...И встают вопросы, что партии выгоднее — верующий в Бога, ни во что не верующий или верующий и в Бога, и в коммунизм. Я думаю, что из двух зол выбирают меньшее. По Ленину, партия должна держать под контролем все сферы жизни граждан, а так как верующих никуда не денешь, и наша история показала, что религия всерьез и надолго, то искренне верующего для партии легче сделать верующим также и в коммунизм. И тут перед нами встает задача: воспитание нового типа священника. Подбор и постановка священников — дело партии!..(...) И давайте смотреть трезво: по нашей воле или против, но религия входит в социализм, и даже не входит, а въезжает, как по рельсам. И так как власть полностью принадлежит нам, то, я думаю, в наших силах направить эти рельсы в ту или иную сторону в зависимости от наших интересов..." (Религия и перестройка [из сокращенной записи доклада председателя Совета по делам религий К.С. Харчева на встрече с преподавателями ВПШ] (конец марта 1988)(РПЦ в советское время. Кн. 2//М.:Пропилеи. - 1995. - с. 216-218)

Много ли изменилось с той поры в отношении к Церкви у власть имущих? Улицы городов, на которых стоят наши дома и храмы, часто названы именами гонителей и мучителей ничем неповинных людей. И при этом мы не называем улицы и города, храмы именами новомучеников. Не желаем знать, какую цену заплатил наш народ за право открыто исповедовать Христа Богом, молиться и жить по вере. И перед нынешним поколением христиан жития новомучеников ставят вопрос: наша церковная жизнь - насколько она нас реально изменила? Сможем ли отказаться поклоняться идолам современности, когда этот выбор коснется впрямую нас?



Нам есть что вспомнить, распознавая истинные цели травли о. Глеба - уроки уже были преподаны нашими новомучениками. Вот типичный случай: “Ставя своей целью закрытие храма, власти угрожали отцу Сергию (Скворцову) арестом и требовали от него, чтобы он снял с себя сан через заявление в газету и написал, что не верит в Бога и дурманит народ. Но он с негодованием отверг это предложение. Тогда ему стали предлагать скрыться, уехать. «Уедешь, и, может быть, минет тебя “чаша сия”», — говорили ему “доброжелатели”. Но и это предложение он не принял, сказав: “Куда я уеду? Как я буду смотреть народу в глаза?” (…) Священник Сергий Скворцов умер в Безымянлаге 25 марта 1943 года и был погребен в безвестной могиле» (Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Книга 7. Тверь, 2002. С. 76–83.)



Многим из них предстояло выдержать еще более мучительный и трудный выбор. “Прошу тебя… если ты жалеешь меня, откажись от своих ничего никому не дающих убеждений… Если согласишься со мной, я поеду с тобой хоть на край света, не боясь нужды. Но при мысли продолжать быть попадьей я вся содрогаюсь — не могу. Ответь мне, как быть?” (Из письма Ирины Грудинской своему мужу, священнику Петру Грудинскому, будущему священномученику, 1930 г.) (“Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века. Составленные игуменом Дамаскиным (Орловским). Февраль”.Тверь. 2005. С. 184–185)



Читая сообщения о протестах православных и требовании законности, можно только удивляться — как быстро мы забываем, все это тоже уже было. Клевета всегда была основным оружием слуг князя мира сего. Мы пришли в Церковь, которая по-видимости вновь соединена с государством союзом взаимной полезности. И очень неожиданно видеть, как машина государственного правопорядка вдруг начинает работать против Церкви. Но и это тоже было. С той только разницей, что в дореволюционной России «в верхах» было больше людей, не позволявших ей быть результативной. Для нас важно увидеть сам метод и оценить его направленность — посеять внутри Церкви сомнение.



Вот пример. Будущий священномученик Петр (Зверев) еще до революции, будучи ревностным иеромонахом, испытал на себе это диавольское гонение. «Почти
каждый месяц обер-прокурор Святейшего Синода получал анонимные доносы.
В доносах клеветники среди прочего писали, что иеромонах Петр насадитель
разврата, лжемонах, скрывающийся под личиной святого, и они никогда не
допустят продвижения его по иерархической лестнице: «с него снимем митры,
собьем ее в церкви... потому что он... хотел... надеть золотую шапку, но этого не
позволим, не допустим – мы доставим ему счастье проехаться на Соловки...» Для того, чтобы придать своей клевете характер достоверности, клеветники
написали от лица некой знакомой отцу Петру женщины подложное письмо.
Обер-прокурор переслал анонимные доносы архиепископу Новгородскому
Гурию (Охотину) с просьбой разобраться. После беседы с иеромонахом Петром
архиепископ выслал свое заключение по этому делу обер-прокурору Синода, а
также и Московскому митрополиту Владимиру, вопрошая его, «не есть ли все,
сообщаемое в заявлениях, одна клевета, выдуманная на почве враждебных
отношений... некоторых лиц или под влиянием так называемого
освободительного движения, вследствие которого часто выдумывают ложь
против духовенства вообще и в частности монашествующего» Переслал владыка и письмо женщины, которая, узнав, что от ее лица
рассылаются подложные письма, написала отцу Петру:
 «Добрейший отец Петр! Вашим известием крайне поражена; ни в
Святейший Синод, ни Обер-Прокурору и ни кому другому решительно не писала
никаких заявлений, тем более гнусного содержания, да и не имею к тому никаких
оснований. Видно, враги Ваши всячески стараются повредить Вам, раз решились
на подлог, – вот до чего доводит злоба людей. Надеюсь, Вы уверены в добрых
моих к Вам чувствах и никогда не поверите клевете. Скорблю, что враги Ваши
пользуются моим именем для причинения вам горечи и нравственных
страданий...» (Здесь и далее цитировано: «Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века.
Составленные игуменом Дамаскиным (Орловским). Январь».
Тверь. 2005. С. 272-317 )



В конце концов святитель Петр все же попал на Соловки и украсил сонм мучеников.
Последняя его кафедра — Воронеж. Противостоя «рабоче-крестьянской власти», рабочие предложили учредить охрану архиерея, которая сопровождала бы его на улице и оставалась ночевать у него в доме на случай провокации. Архиепископ мало верил в эффективность охраны, разве что от мелких провокаций, но не мог отказать верующим в праве защищать главу епархии. Владыка был благодарен людям за их заботу и всегда вечером, прежде чем лечь спать, спускался в прихожую узнать, накормлены ли они, и благословить их на ночь.
Сельские приходы составили свое поручительство о политической
благонадежности архиерея, но и эти хлопоты ни к чему не привели. Чем больше
людей хлопотало за архиепископа Петра, тем большую ненависть он вызывал у
властей. Обстановка в городе в то время была такова, что архиепископ счел
нужным обратиться с посланием к воронежской пастве, одновременно отослав
его текст в газету «Воронежская коммуна» с просьбой опубликовать, предполагая
таким образом смягчить напряженность в отношениях между Церковью и
властями в Воронеже.»
Мы сейчас не можем себе представить такой любви к пастырю, которая бы не только поставила его нравственную чистоту вне сомнения, но и подвигла бы к немедленнгому действию, когда на него направлен удар. И здесь тоже есть чему поучиться у наших прешественников. Читаем дальше житие свт. Петра. Когда дело уже явно начало клониться к аресту, и архиепископ Петр вышел из дома чтобы идти на допрос в милицию, «его встретила толпа числом около
трехсот человек, которая пошла вслед за ним и остановилась у входа в милицию.
В само здание вошли только несколько человек, которые решительно прошли в
кабинет начальника отделения милиции, где должен был производиться допрос,
и потребовали ответа – на каком основании задержан архиепископ. Они потребовали также, чтобы допрос проходил в их присутствии. Начальник
отделения ответил категорическим отказом и решительно заявил, чтобы они
немедленно покинули помещение. Рабочие вышли на улицу и, обратившись к
народу, сказали, что владыку хотят арестовать, между тем как милиция не имеет
права вызывать архиепископа для допроса, а должна допрашивать у него на
дому. Люди на улице заволновались. Вышедшие из здания милиционеры
попытались разогнать толпу силой, но безуспешно. Отовсюду слышались крики,
стоны, плач, но люди не расходились. Начальник отделения, видя, что ничто не
помогает, пригрозил архиепископу, что, если беспорядок не прекратится, он
вызовет конную милицию и разгонит верующих.
– Да вы выйдите к народу и скажите ему, что со мной ничего не случится, и
люди успокоятся и разойдутся, – посоветовал архиепископ.
– Нет, вы сами идите и скажите, – ответил начальник.
Архиепископ вышел к народу и попытался его успокоить, но люди
закричали, чтобы начальник сам вышел к ним и дал слово, что архиепископ не
будет задержан. Тот вышел и пообещал им это, но люди не уходили, требуя
освобождения архиерея. Начальник отделения милиции отдал распоряжение
задержать людей наиболее близких к архиепископу – и в первую очередь тех, кто
входил к нему в кабинет. Милиционеры бросились в толпу, но люди
сопротивлялись, окружая плотным кольцом того, кого милиционеры пытались
схватить. С большим трудом удалось им арестовать несколько человек. Арест
произвел на людей удручающее впечатление, и некоторые стали расходиться.
В довершение был вызван конный наряд милиции, который разогнал оставшихся.
Когда после допроса владыка пошел домой, на улице его ожидало всего
несколько человек.



Когда архиеп Петр был арестован, на на проходившую в это время беспартийную рабочую конференцию была прислана телеграмма верующих: «Москва. Президиуму
ХV Всесоюзной конференции. Через местное Воронежское ОГПУ Тучков требует
выезда в Москву единственного избранного народом православного
Архиепископа Петра Зверева. Православных в Воронежской губернии 99%,
исключительно рабочих и крестьян. Вызов Архиепископа волнует верующих
рабочих, особенно вследствие распространяемых обновленцами слухов о
высылке нашего Архиепископа. Для прекращения волнения верующих рабочих и
народа запросите Тучкова о причинах вызова Архиепископа. Заключив договор с
Архиепископом при его избрании и поручившись зорко следить за его работой,
считаем своим долгом знать причины и цель его вызова. Для выяснения вопроса
о прекращении волнений затребуйте выезда в Москву делегации верующих
рабочих железной дороги. Отвечайте. Воронеж. Терновая церковь – рабочим».
По прочтении телеграммы некоторые из делегатов вскочили с мест и стали
кричать: «Таких людей клеймить!..»
В тот же день была принята резолюция: «Конференция требует тщательного
расследования разлагающей единство рабочего класса и враждебной рабочему
делу деятельности Петра Зверева... Требует немедленного изолирования и
удаления из Воронежской губернии...» А также: «Исключить девять человек,
подписавших телеграмму, из профсоюзов и удалить их с производства. Обсудить
вопрос об их деятельности и предать суду. Провести показательный процесс!
Предать суду Петра Зверева! И наконец – немедленно арестовать архиепископа
Петра Зверева»



В обвинительном заключении следователь написал: «Подъем церковнического активизма совпал с приездом в город Воронеж Петра Зверева, прибывшего в качестве управляющего реакционной церковью губернии... Имя Зверева послужило флагом при выступлениях воронежских черносотенцев. Выступавшие добивались для него всяческих гарантий и исключительных правовых положений, используя при
выступлениях эти требования как лозунги. Выступления, начавшись с хождения по
разным учреждениям и представителям власти отдельных ходоков, вскоре
сменились многочисленными депутациями к председателю исполкома и другим;
депутации эти не ограничивались хождениями по учреждениям, а очень часто
направлялись на квартиры ответственных работников и в повышенном тоне
выставляли определенные требования. Через некоторое время шествия этих
депутаций начали принимать характер своеобразных демонстраций, причем
участие в последних принимали уже не только церковники, но и прочие граждане
города Воронежа...»



Это было время, когда Церковь еще умела быть единой на уровне толпы, ей не требовалось доказательств, она защищала своего пастыря — и одного этого было достаточно. Сейчас Церковь земная почти поголовно состоит из неофитов, пришедших в нее уже в постсоветские годы, «когда стало можно». И сейчас те же «органы» проверяют ее методом разведки боем — на что она способна. А Господь попускает им это ради того, чтобы мы увидели себя в этом зеркале, выбрали позицию на этой репетиции новых гонений.



Вот любопытно почитать (и, наверное, соответствующие люди в среде гонителей внимательно читают) отзывы на информацию о начале травли о. Глеба. На форумах я встречаю аргументы в его поддержку типа «у него лицо хорошее», « у него семья хорошая», «он любит детей» - на что с иронией отвечают скептики, не будем цитировать их ответы.



А в личной переписке после публикации заявления самого о. Глеба о его невиновности, я получаю ответы двух типов:

1. «Спасибо, Дима!», или «Да уж, враги Христовы только и знают, что ищут и фабрикуют дела на истинных сынов Божьих, дабы очернить и их и Господа, и веру православную. Не удастся! Господь попираем не бывает.» или «Ни минуты не сомневалась в его невиновности!!!!!!!!!!!!»
   Пастор лютеранской Церкви Ингрии Эро Кугаппи: Ero Kugappi Dorogoi Brat Vo Hriste Dima. Ja otsjen iskrenne Vam Doverjaju, I Vsje Vmeste Budem Molitsa za Nasego Brata Vo Hriste Otsa Gleba. Gospodj Daruj Otsu Glebu Terpenija i Vsem Nam Duha Molitvi O Nem Jego. Blagoslovennoi Semje. Da Darujet Gospodj Vsem Hristianam Duh Jedinenija Vo Hriste Nashem Velikom Gospode I Spasitele Pobedivsem Vse Predateljstva I Velikije lukavstva etogo grjaznogo mira. Gospodj Da Hranit Vseh Blagoslovennih Bratjev I Sester
   
   
2. «Воистину мир лежит во зле. Страшно, если подобные вещи действительно могли произойти. И не менее страшно, если такие тяжелые обвинения предъявлены человеку беспочвенно. Помоги Господи свершиться Твоему правосудию.» или «Дима, я призвала к молитве и на 99.999% уверена, что отец Глеб не виновен в этой грязи»
   

То есть у православных людей стало возможным путем массированного прессинга СМИ добиться сомнений в своем духовенстве без пыток и арестов — просто поскольку лично я этого батюшку не знаю, то и сомневаюсь. Как в пословице: то ли он украл, то ли у него украли — но что-то ведь есть. Органы ведь, как известно, не ошибаются. Те, кто считал иначе, уже отправлены этими органами на Ржевский полигон, на Левашово или в Бутово, да и много где еще лежат в безвестных могилах.



Уже одного звания христианина, сана священника и выражения правящим архиереем уверенности в его невиновности маловато нам, значит, врагу спасения много удалось сделать в разделении внутри Церкви, в подрыве авторитета священников и епископов.



Когда Церковь номинально была соединена с государством, священники ревностные и «знаковые», находящиеся на виду, также были подвержены травле. И не только геббельсовская пропаганда хорошо знала: чем грубее ложь, тем больше ей верят. Пример из жития свщмч. Петра достаточно иллюстрирует этот тезис.



Хорошо написал об этом тяжком кресте русского священника о. Иосиф Фудель: «Современное состояние нашего народа так плохо, что нужны неимоверные усилия со стороны той части духовенства, которая не изменила своему долгу и призванию, чтобы положить хоть некоторый предел народному разложению... дело наше очень плохо. В народе наш авторитет подрывается, общество не любит, власть не поддерживает. Архиереи выдают нашего брата гражданской власти с головой , страха ради иудейска». Удивительно точно написано... в 1898 году.
В 60-е годы, когда гонений формально уже не было, а фактически был объявлен хрущевский последний бой Церкви с целью показать вскоре обществу последнего попа, в Ленинграде был затравлен о. Василий Лесняк, замечательный священник, богато одаренный духовно и воспитатель целого поколения нынешних батюшек. Метод был избран тот же — наглая клевета. Была издана целая анонимная брошюра о его служении... и часть духовных чад поверила. Он изгонял бесов, и один из собратьев мудро посоветовал: «Не трогай ты беса, за него советская власть заступится». К его жизни вполне применимы слова архиеп. Алексия Литовского: «насколько вымирает в ежечасных страданиях естественная жизнь проповедника или пастыря, настолько лишь и только таким путем насаждается жизнь духовная в слушателях, в пастве» Скольким священникам пришлось пройти эти незримые миру страдания. Их убивали не пулей, не лагерной жизнью. Их инсульты и ранняя смерть — результат «соработничества» компетентных органов с множеством добровольных помощников — сомневающихся. Сомнение не безобидная вещь, оно убивает единство Церкви, и именно сюда направлены стратегические удары. А конкретные поводы, исполнители и даже обвиняемые — дело случая. Была бы статья, человек найдется.
Особенно хочется сказать про видимую законность. Если мы действительно считаем себя наследниками новомучеников, нас не должны завораживать официальные заявления властей. Они работают на архив, как и их предшественники. Потомкам будет еще труднее разобраться в этих мегабайтах лжи — как нам сейчас в старых бумагах времен «Большого террора»
При чтении сохранившихся документов у наших современников может сложиться впечатление, что была какая-то часть законности в этом подобии следствия и судопроизводства. Ведь по бумагам получается: арестовали, приговорили, расстреляли. На самом деле приходится переводить каждое слово на язык человеческий. Зачастую один эпизод сохранившийся в семейной памяти говорит о человеке больше чем многотомное дело, основанное на «ускоренном и упрощенном» следствии.



Арест… Арестовали — значит схватили. Тайный арест происходил
ночью, чтобы никто не видел. Хватали и увозили. Часто — навсегда.



Допрос… Как добивались признания? Предлагали протокол допроса — написанный по шаблону, присланному из Москвы: «Я, такой-то, признаю, что состоял в контрреволюционной повстанческой организации», или «шпионской организации», или «мой друг такой-то — шпион, диверсант”. Если схваченный отказывался подписать ложь, угрожали: «Будем арестовывать твоих, всю твою семью». Тут кто-то не выдерживал. Если выдерживал и это — начинались пытки.



Самая простая из пыток — стойка, «конвейер». Кажется, ну подумаешь, стоять. На деле это было ужасно. Это страшнейшие мучения, сопоставимые с мучениями ранних лет христианства. Следователь сидит, потом его сменяют, кто-то из них пьет чай или водку, звонит домой, поддевает какими-то фразами стоящего в углу заключенного, но редко дает присесть. А через несколько суток у стоящего начинаются галлюцинации. И в этом состоянии он может подписать всё что угодно, не отдавая себе отчета.



Свидетели по делу… Вот пример — расстрел монахинь Горицкого
Воскресенского монастыря. Надо было выполнять план на аресты. И чекисты Белозерского оперсектора Ленинградского НКВД решили выполнить план за счет «монашек» давно разорённого монастыря. В качестве свидетелей вызвали их соседей по месту проживания и сказали: Приближаются большие выборы в СССР, а тут живет контрреволюционный дух монашества, монашки ходят по деревням, настраивают против выборов, против советской власти. Мы на время их изолируем. Подпишите, что они такие плохие, контрреволюционные. Если кто из «свидетелей» не соглашался, клали перед ним на стол пистолет: «А вы что, заодно с ними?» Так появлялись «свидетельские показания». Бывших насельниц Горицкого монастыря арестовали в две-три ночи, всех кого могли.



Суда, как правило, не было. Судили заочно. Была тройка, которую назначили из Москвы. В нее входили начальник управления НКВД, второй секретарь обкома партии, прокурор области. На тройку предлагали уже готовые списки. А тройка решала, иногда перелистывая дела, иногда нет — этих расстрелять, этим иногда, в редких случаях — 10 лет, или 8 лет лагерей. Суд по рекомендации следователей. Так ленинградская тройка приговорила к расстрелу и горицких насельниц.



Приговоренным к смерти правду не открывали. Врали до последнего момента — из страха, что они могут поднять бунт. Их выводили из камер и говорили, что они пойдут на профосмотр или медосмотр перед переводом в другое место. После этого им связывали руки. Отбирали личные вещи.



Расстрел… Это в документах значится, что всех расстреляли.
Наблюдения, контроля за казнью не было. Многие, как показали исследования документов и мест массовых погребений, были убиты другими способами. Были случаи когда Обречённых на смерть еще до казни били дубинами по голове, по коленям, по ключицам, в грудь тычком, протыкали заточенной железной палкой, они задыхались в машинах-душегубках по пути на расстрел, им под ногти совали иголки. Их не только расстреливали: душили веревками, топили и даже рубили топорами.



После расстрела… Отобранные при расстреле вещи разворовывались или поступали в финотдел НКВД для оприходования в пользу государства. В одном из документов, наряду с перечислением изъятых вещей, значилось: “зубы и коронки желтого и белого металла”.



Об этом можно прочитать более подробно, см.: А. Г. Тепляков.
Процедура: исполнение смертных приговоров в 1920–1930.х годах. М.: Возвращение, 2007; А. Разумов. Скорбный путь соловецких этапов. Продолжение поиска//Ленинградский мартиролог. Т. 8. СПб., 2008.



Как много нам надо трудиться над памятью! И как мы опаздываем
делать это. Поколениями в наших семьях родители не находили нужных слов и нужной решимости, чтобы рассказать своим сыновьям и дочерям о живой истории Церкви и гонений на Церковь, той истории, которой сами были свидетелями. Как справедливо пишет Сергей Аверинцев: «Малому дитяти не доверяют страшных тайн, чтобы они не омрачили его сознания, а он не выдал их врагам в своем лепете, — но дитя вырастает неприметно и быстро, и пока родители собираются с духом для разговора, перед ними, глядишь, уже парень, оболваненный школой и комсомолом, с которым поздно беседовать о мученичестве старших. Вчера было рано — завтра будет поздно: о, как хорошо был известен такой счет времени верующим родителям в нашей стране! (…) Теперешние церковные старушки в 20–30 годы только рождались и были несмысленными младенцами; а от старших слишком мало слыхали. Попробуй растолкуй таким, что их век прожит «там, где престол сатаны», — они искренно, чистосердечно будут недоумевать: о чем это им говорят, что стряслось? Среди них немало таких, что в храм стали ходить, выйдя на пенсию (или дожив до «перестройки»), после беспорочно прожитой советской жизни: такая была хорошая жизнь, как все, так и я, начальство всегда хвалило и в пример ставило, — а теперь к Богу пора, только в чем же каяться?
(«Русская Православная Церковь в советское время (1917–1991)» М.: «Пропилеи». — 1995 г. — с. 23)



Эти времена, которые так хочется забыть, очень тесно связаны с нашей сегодняшней жизнью. Это наше сегодня есть прямое продолжение того, что происходило в нашей стране в советские годы - истребление людей, уничтожение лучших, доносительство, страх, которой въелся в кости буквально у людей - что завтра за ним придут и потому лучше сидеть как кролик перед удавом молчать и тихо ждать, слава Богу, что взяли сегодня соседа, а не меня. Вот это генетически в нас не сидит, как первородный грех. Но этот подспудный страх, конечно, в нас есть. И такое соглашательство с тем, что происходит неправедное, - а много неправедного происходит, сейчас - много ли находится людей, которые как-то смело выходят выступают, обличают? Большинство предпочитает как-то дистанцироваться просто: ну я как бы к этому непричастен. Я не имею к этому отношения, я сам этого не делаю. Хотя при каких-то обстоятельствах понемножку тоже начинаем делать. Конечно, все это страшным образом разлагает общество. И если так пойдет дальше, и не будет находиться у нас сил противостоять этому, вещам явно противозаконным, противонравственным в обществе - конечно, ничего хорошего нас не ждет. Но семена этого были посеяны на протяжении советских 70 лет.

Церковь это те, кто соединен Христом. Недаром на Литургии древние христиане говорили друг другу: «Христос посреде нас!» и целовались в знак того, что они родные друг другу. Кровное родство во Христе, соединение Причастием. Большего доверия человеку оказать невозможно. И вот мы в самих себе видим сомнения и колебания в этом доверии друг ко другу, к своему священству, значит, укрепить доверие - именно это и есть первостепенная задача, вне зависимости от усиления или ослабления нападок на Церковь. 

Эти нападки — предупреждение нам от Господа. Задумаемся о своем отношении и своем восприятии Церкви. Вспомним уроки недавнего прошлого.  «Компромиссы (церковной) иерархии начались после того, как большинство нации — будем называть вещи своими именами! — предало эту самую иерархию. (…) Была извращенная жажда общинности, восторг перед всеобъемлющим учением, богословие без Бога, было корыстное и бескорыстное преклонение перед историческим успехом, исходящее из трудно преодолеваемого представления, что Бог всегда с победителями («История работает на нас», как пародия на «С нами Бог»). Сегодня «дети века сего совершенно так же принимают и выдают свое злорадство по поводу исторического поражения коммунизма за духовную победу над его ложью. Но в христианстве имеет цену только то, что решительно не зависит ни от чьей победы и ни от чьего поражения в истории», - пишет Сергей Аверинцев 


Отвергая парадигму, предложенную СМИ: "виновен или нет", я пишу о другом - как воспринимает церковная семья брошенное ей обвинение. Если завтра тебя проинформируют о ком-то из дорогих и близких вот так, что ты сделаешь? Нормальная реакция - дать в морду не раздумывая или повернуться и уйти, больше не подавая руки. Лучше, конечно, без мордобоя, но это, как сами знаете - в зависимости от темперамента). Во всяком случае, если ты начнешь что-то обсуждать, ты уже отделил себя от своих, от своей жены, например. А семья - малая церковь. Так вот мой материал именно об этом. Мы не живем в Церкви как в семье, и лукавый пробует это использовать. Это гораздо серьезнее, чем то, что по наущению проплаченных или просто привыкших раздувать скандалы СМИ обсуждают верующие.


Заканчивая свое разсуждение, я вновь обращаюсь мыслью к тому, что может нас всех соединить в действии: углубленной молитве о здравии о. Глеба и помощи его семье.